– Нет, – отрезал Алёшка, – рано. Брать нужно, когда обозначит она гнусные свои намерения. А до той минуты будем наблюдать. Так положено, так нас учили!
Что ж, он Светлый, ему виднее. Будь я один – просто вызвал бы упырицу на поединок и быстренько бы упокоил. Уже сейчас отчётливо было видно, что никакая она не Высшая, летучей мышью не обернётся, на третий слой Сумрака не сиганёт. Обычная дикая – регистрационной метки-то и в помине нет.
А упырица меж тем брела по тёмной, пустынной сельской улице от дома к дому. Иногда подходила к воротам, ненадолго замирала, потом горестно махала рукой и шла дальше. Видно, нелёгкое это дело – выбрать блюдо повкуснее.
Мы с Алёшкой скользили по Сумраку в пяти шагах за её спиной, и чем дальше, тем больше чувствовал я себя дурак дураком. Зачем мне эта охота? Надежда изловить таинственного тверского упыря давно уж испарилась. Тогда какой смысл тратить время? Лучше бы как следует выспались – завтра-то с рассветом отправляться в путь. Алёшка – с ним понятно, он Светлый, ему людишек жалко, а нежить – наоборот. Но я-то Тёмный! И она, бедолага, Тёмная. Сестра, можно сказать, по масти!
Наконец она выбрала. Изба, на мой взгляд, ничем не отличалась от прочих. Покосившийся забор, снег едва ли не достигает окон, и узкая дорожка расчищена от крыльца до ворот.
В эти ворота упырица и принялась стучать – не со всей дури, а даже как-то робко и вместе с тем настойчиво. Неужели верит, что запуганные селяне отзовутся на её стук?
Что интересно, ни один пёс не заливался лаем. Впрочем, как раз вовсе и не интересно – уж успокаивать собак упыри умеют столь же хорошо, как и сосать кровь. Причём делают это даже не задумываясь. А вот людям как раз не мешало бы задуматься, стоит ли открывать гостю, на которого никак не отзываются собаки.
«Толцыте, и отверзится вам», вспомнилось вдруг, как возглашал Евангелие отец Тимофей в Чернополье, в Успенской нашей церкви. Неужто и впрямь отверзится?
Отверзлось. Заскрежетало в избе, послышались шаги, чуть приоткрылась дверь, вышла на порог немолодая уже баба в наспех накинутом поверх ночной рубашки тулупе. Цветок души у неё был под стать обстоятельствам – жёлтая тревога, малиновое раздражение, голубое любопытство, лиловый страх. Но всё это – тускловато, потому что сильнее всех чувств было желание вернуться на полати и досмотреть оборванный сон.
– Что надо? – произнесла она хрипло.
– С Рождеством вас Христовым, добрые люди! – Голос упырицы прозвучал столь мягко и просительно, что даже я чуть было не поддался её обаянию. – Пустите странницу переночевать! Стужа-то какая лютая! И страшно, – всхлипнув, добавила она.