– Самим есть нечего, и положить негде! – сообщила баба, подойдя к воротам, но не торопилась отодвигать засов.
– Так я же не прошу куска! – взмолилась упырица. – И в избу не прошусь! Хоть в сенях, хоть в чулане каком до утра, а там побреду себе дале! Смилуйся, матушка! Закоченею! А то и чего хуже со мной приключится в ночи! Я ведь в Весьегонске ещё слыхала, какая в ваших краях ужасть творится!
– Что ж сюда-то попёрлась? – нелюбезно спросила баба. Это она зря. Чем больше с упырём говоришь, тем легче ему будет зачаровать.
– Так выгнали меня с постоялого двора, там такая хозяйка злющая! – Упырица подпустила в голос слезу. – И вот тащусь я в Бежецк, там, говорят, икона чудотворная в Никольской церкви есть, приложиться хочу, об избавлении от бед Царицу Небесную упрошу… ибо сирота я, батюшка с матушкой о прошлом годе потонули, а дядька мой жестокосердный, Иван Фокич, домишком нашим завладел, а меня взашей погнал… и вот скитаюсь я по дорогам, милостью добрых христиан жива покуда.
Складно поёт, – вновь шепнул мне Алёшка, теперь уже по Тихой Связи. – Неужто сама такую сказку сложила?
Вполне возможно, – подтвердил я. – При жизни могла дура дурой быть, а как восстала упырём, так ум и прибавился. Не человеческий уже ум, а Иной. Мне про такое наставник рассказывал. Странная эта штука – упыриный ум. Это на самом деле и не ум даже, а просто, как своего ума им не хватает, так слышат нечто вроде подсказки.
Кто ж им подсказывает? – недоверчиво хмыкнул Алёшка. – Сатана, что ли?
Наставник мой полагал, что, когда упокаивают упыря, что-то от него в Сумраке всё же остаётся, – пояснил я. – Какое-то облачко, что ли, сгусток мыслей. И вот где-то там глубоко все такие облачка сливаются в одно большое облако, и каждый упырь сие облако каким-то образом чует… какая-то устанавливается у него с ним связь. Вот оттуда подсказку и получают.
Странно как-то, – заметил напарник. – А мне её сиятельство твердила, что упыри на чужих ошибках учиться не умеют, только на своих. И что большинство из них в первый же год гибнет, потому как им голод остатки ума затмевает, вот и лезут на рожон. И наши их упокаивают, как и положено. А вы – глубина, облако, сгустки.
Так не я же, а наставник мой Александр Кузьмич, – пожал я плечами. – Пытливый у него был ум, хотя порой и заносило его знатно. Оттого и сгинул.
– Звать-то тебя как? – меж тем поинтересовалась баба.
– Дарьей, матушка! – жалобно поведала упырица.
Я заметил, как заострились Алёшкины скулы, как напряглась его спина. Тут, в Сумраке, он почти не отличался от себя обычного, разве что выглядел чуть взрослее. Будь посветлее, наверняка бы и веснушки проявились отчётливо.