Айвен все еще туманным взором посмотрела на свои ладони, удивившись прозрачности и светлости коже. Ногти были аккуратными и чистыми, пальцы прямыми, а на кистях рук, прямо на глазах затягивались рубцы с вмятинами от железных браслетов, что сдавливали вены. Девушка облизнула губы и почувствовала мягкость и полноту своих губ, какими они были прежде, еще до того, как она прибыла в Османскую Империю, еще тогда когда она играла на арфе, и с восхвалением стягивала грифы, чтобы настроить тонкие струны и читала стихи. Музыка была равносильна для нее сильному наркотику, поэтому она не смела слишком долго наблюдать через видимую преграду своей темницы за музыкантами, испытывая дикую зависть, что они могли почувствовать в своих руках тяжесть инструмента, ощутить вибрацию звуков, поднимающихся из стеклянных корпусов. Когда же ей сломали несколько пальцев, она думала, что ей вырвали сердце — так человек стоящий на твердости льдов погружается в морозную воду, от которой стынут вены и омертвляются нервы, когда льдины расходятся под ногами. Взгляд ее приобрел осмысленность, когда она опустила глаза на ноги, темнота глубоких ранений, куда заползали змеи, стягивались, а кожа становилась ровной и гладкой. Вздох изумления сорвался с ее губ, когда девушка приподнялась на софе, чувствуя небывалую легкость в каждой мышце, и в ней купался страх от увиденного чуда. Она слышала про это снадобье, но оно больше наводило ужаса, нежели благоговения.
— Я рад, что смог удивить тебя, — говорил он, с затаенным удовольствием наблюдая за ее реакцией, хоть и знал, что она не понимает ни единого слова. — Но мне интересно, изумил ли я тебя потому, что раны столь быстро затянулись, или потому, что ты получила помощь от тех, кто травил твое тело на протяжении столь долгого времени. Купальни готовы? — поинтересовался Арис, бросая взгляд на замелевших девушек, и те мгновенно принялись за прежнюю работу, боясь вызвать недовольство своего почитаемого владыки.
У каждой женщины в красном доме был свой покровитель, который обеспечивал их, кормил и одевал, но не всегда отношение к прислужницам было преисполнено такой добротой и заботой. Они хорошо питались и были одеты словно царские наложницы, но они и не были рабынями, на их запястьях, Айвен не заметила голубой татуировки, однако те, кто приходил в палатку кланялся перед мужчиной, желая ему долгой жизни. И шепот страха, гудящий в их ушах, доносился и до Айвен.
Было душно от благоухающего ладана и мускуса, масел и разливающегося по кубкам игристого вина. Шифоновую черную материю с золотой каймой у горла расстилали на низком прямоугольно столе, подбирая золотые кольца и браслеты к длинному платью, что было соткано из теней и сумеречных раскатов, пока ее волосы поливали душистой розовой водой, а спину растирали ароматными травами, а после расчесывали на ветру перламутровыми гребнями, вплетая диковинные заколки. Айвен не знала, как много прошло времени, но когда она смотрела на высокое зеркало перед собой, то не могла точно сказать, была ли девушка, отражающаяся в сверкающих гранях, ей самою. И только по заостренным скулам, она догадалась, что это действительно она. Манящая и легкая одежда не могла скрыть ее отвратительной худобы, к чему бы ее не готовили, но стоявший в стороне мужчина, наблюдавший в тишине за ее преображением, сделал знак рукой женщине, что готова была покрыть ее веки золотой хной.