— Ненавижу, когда ты достаешь эти лезвия, — признался Таор, отворачиваясь и припадая лбом к палящему камню, но ему почему-то думалось, что жар сможет помочь вынести последующую боль, а бездонная темнота, сгущающаяся по краям глаз, сможет унести его туда, где находились светлые лесистые местности, лоснящиеся блекло-малахитовые заводи Османской Империи. Там, где под аллеей цветущими сиреневыми лепестками глицинией проплывали кремовые ладьи с высокими волнистыми носами, на которых красовались халцедоновые светильники, зажигающиеся в вечерние часы, вдоль водных улиц, где юные девушки слагали стихотворные песнопения и гласили молитвенные речи, играя на стеклянных цитрах.
— Ты сильный, Таор, — сказал Анаиэль, и тогда воин с телом титана, чьи руки перевивались мускулами, как и сильные длинные ноги, изогнулся дугой, когда леденящая стужа игл коснулась его палящей кожи, и он увидел за гранью боли, как расходится сияние звезд под его криком и расталкивается лилово-рыжий окрас плывущего неба. — Докажи мне, что ты достоин быть моим эмиссаром и прислужником.
Таор скрепил зубы, и когда ледяной огонь прожигал его кости, он не произнес ни звука, как и тогда, когда его запястье истекало блестящей кровью, и из сосудов по склизкой рдяной лужице проскальзывали черные змеи, оросив краснотою сверкающую чистоту песка.
Когда его руку перебинтовали, а сила постепенно начала возвращаться, он с отрешением смотрел на отрезанную культю. Если бы девчонка не отбросила его в сторону, один из золотых смычков, вполне мог угодить в предсердие или порвать грудь, и у него бы в теле была зияющая дыра, затемненная его собственной кровью, который бы он захлебывался, пытаясь утихомирить разрастающуюся муку, тогда те червяки сожрали бы его куда быстрее. Краем глаз он бросил взгляд на девушку, укутанную в пледы из шкур, и тело ее содрогалось, как от холода, словно она возлежала не в жаркой пустыне, а на озере, покрытым льдом, расходящемся узорными трещинами от тающих снегов. Анаиеэль вновь обтирал ее скулы тряпицей, смоченной охлаждающим раствором, но каждый раз, когда он убирал руку, он растирал ткань между пальцев, всматриваясь в алые отметины на коже, как если бы его укусило стихийное пламя бурого огня. Когда солнце зашло, они развели костер, и снопы горящих искр развевались на теплом ветру, и тогда Таор заметил, что волосы молодого господина не заплетены, и лишь длинная золотая вставка в форме кружевного лепестка сцепляла его ниспадающие на плечи волосы. Голос Таора готов был сорваться от волнения, пытаясь встать, но предательское тело не слушалось его команд: