– Чумазый!
– Ты сам чумазый!
– А ты чумазее!..
Отчаянно-звонкие детские голоса заставили его поднять голову. На пыльном перекрёстке шевелилась куча-мала, причём стоило кому-либо из неё выбраться, как ему тут же приказывали споткнуться и шмякнуться в лужу, что он немедленно и делал под общий сдавленный хохот. Потом раздался исполненный притворного ужаса крик: «Словесник! Словесник идёт!..» – и ребятня в полном восторге брызнула кто куда. Остался лишь самый маленький. Он сидел рядом с лужей и плакал навзрыд. Слёзы промывали на грязной рожице извилистые дорожки.
– Чего плачешь? – спросил Радим.
Несчастный рыдал.
– А… а они говорят, что я чу… чума-азый!..
Точь-в-точь как вернувшаяся с базара Лава. И ведь наверняка никто его сюда силком не тащил, сам прибежал…
– Да не такой уж ты и чумазый, – заметил Радим. – Так, слегка…
Разумеется, он мог бы сделать малыша нарядным и чистым, но, право, не стоило. Тут же задразнят, пожелают упасть в лужу… Радим потрепал мальчонку по вздыбленным вихрам и двинулся дальше.
Ох, Лава, Лава… Два горба… Вообще-то в некоторых семьях из поколения в поколение передаются по секрету такие вот словечки, подчас не известные даже мастерам. Как правило, особой опасности они в себе не таят, и всё же…
А действительно, кто бы кого одолел в поединке – нынешний словесник или человек из прежних времён? Между прочим, такой поединок вполне возможен. Коль скоро слова имеют силу, то вызвать кого-нибудь из прошлого не составит труда. Другое дело, что словесник на это не решится, а у обычного человека просто не хватит воображения. И слава богу…
А как же у Лавы хватило воображения задать такой вопрос?
Мысль была настолько внезапна, что Радим даже остановился. Постоял, недоумённо сдвинув брови, и вдруг вспомнил, что этак полгода назад, открыв для себя эту проблему, он сам имел неосторожность поделиться своими соображениями с супругой. Зря! Ох зря… Надо будет пожелать, чтобы она всё это и в мыслях не держала. Незачем ей думать о таких вещах.
Радим досадливо тряхнул головой и зашагал дальше.
* * *
Рыночная площадь, как всегда, была полна народу.
– Здравствуйте, красавицы, – с несокрушимым простодушием приветствовал Радим торговок.
Те похорошели на глазах, но улыбок на обращённых к нему лицах Радим не увидел.
– Да вот благоверная моя, – тем же простецким тоном продолжал он, – шла на рынок, да не дошла малость…
Он наконец высмотрел Грачиху. Горб у неё был лишь один, да и тот заметно уменьшился. «Плохо дело, – встревоженно подумал Радим. – Всем рынком, видать, жалели…»
Выменяв у хмурого паренька три луковки на пять помидорин, Радим для виду покружил по площади, пытаясь по обыкновению переброситься с каждой торговкой парой весёлых словечек, и вскоре обнаружил, что отвечают ему неохотно, а то и вовсе норовят отвернуться. Потом он вдруг споткнулся на ровном месте, чуть не рассыпав заметно позеленевшие помидоры, – кто-то, видать, пробормотал пожелание издали. «Да что же это! – в испуге подумал Радим, хотя и продолжал простодушно улыбаться сельчанам. – Ведь и впрямь со всеми поссорит!»