— Мне не нравится умирать, — сказал он мягко после того, как его дыхание урегулировалось.
— Ты как будто говоришь о нелюбимой еде. Я вот не люблю брокколи.
— Я не помню, чтобы ты была смешной. Это мое воспитание. Нас учат держать многое внутри. Но мне не нравится умирать. Я предпочел бы быть живым, чтобы бороться, планировать, замышлять, потворствовать, побеждать, предавать, есть шоколад, пить сакэ, дразнить, любить, умирать со смеху, чтобы оставить свой след в этом мире...
— Мне жаль, Юджи.
— Нет. Я не хочу твоей жалости. Я только хочу сказать, что мне она не нравится. Мне не нравится боль. Мне не нравится, что творится с моим телом и что оно является предметом повседневных обсуждений. Мне не нравится быть похожим на зомби.
— Ты все еще красив, — сказала ему я. Так оно и было.
— Я зомби, — повторил он, криво улыбаясь. — Мы должны жить как рыбы, — сказал Юджи. — Посмотри на них. Они плавают, едят, умирают. Они не заморачиваются мелочами.
***
Юджи умер рано утром. Когда Кадзуо сказал мне об этом, я опустила голову, но не позволила себе плакать.
— Это случилось умиротворенно? — спросила я.
Кадзуо некоторое время не отвечал.
— Он был в агонии.
— Он что-нибудь сказал напоследок?
— Нет.
— Оставил ли он какое-нибудь сообщение для меня?
— Да. Он написал вам записку.
Кадзуо протянул мне лист. Почерк Юджи был очень легким. Я прищурилась, прежде чем поняла, что сообщение было написано на японском языке. Я вернула лист Кадзуо.
— Я не могу это прочесть. Вы переведете его для меня?
Кадзуо глубоко поклонился.
— Я не вижу смысла в написанном. Мне очень жаль.
— Попытайтесь. Если вы не возражаете. Может быть, я увижу тут смысл.
— Как пожелаете. — Кадзуо откашлялся. — Моей жене. Рыбы умирают без сожаления, потому что рыбы не любят. Я умру с сожалением, но я рад, что я не рыба.
Я кивнула.
Я опустила голову.
Я не любила его, но я буду ужасно по нему скучать.
Он понимал меня.
Он верил в меня.
Не лучше ли это любви?
Может быть, рыба любит. Откуда Юджи мог знать об этом?
***
Возможно, это был знак отрицания, но я не привезла черную одежду в Японию. Одна из горничных одолжила мне мофуку – черное траурное кимоно. Я надела его, а потом посмотрела на себя в зеркало. Мне показалось, что я кажусь старше. Я вдова. Возможно, так вдовы и выглядят.
Похороны начались как и любые похороны. На тот момент их уже выпало много на мою долю. Они проходили на японском, но не так уж важно, на каком языке они проходят. Крошечная комната со светлыми сосновыми, как изнанка бедняцкого гроба, стенами, была заполнена коллегами Юджи и его родственниками так, что я даже не видела, кто стоял сзади. На алтаре тлел ладан, в воздухе пахло приторно-сладким запахом синтетического пирожного с миндальным кремом, а также сандаловым деревом. (Неважно, сколько мне лет, я никогда не перестану ассоциировать аромат пирожных со смертью). В голубой вазе стояли орхидеи, а белые лилии плавали в неглубокой деревянной миске.