Это правда. Но правда и другое. Тогда многие считали, что Михаил Светлов пережил свою славу, что он исписался. Он действительно подолгу не публиковал своих новых стихотворений, и в Доме литераторов или в баре № 4 на Пушкинской площади, где мельком можно было видеть Михаила Аркадьевича, нередко слышались брошенные ему вслед, обидно переосмысленные его же строки: «…умер Светлов. Он был настоящий писатель…»
О, этот обычай поэтов — «в круг сойдясь, оплевывать друг друга!». Он чаще бытует среди молодежи, которой свойственна категоричность суждений. Ведь было же время, и Светлов написал:
«Товарищи классики! Бросьте чудить! Что это вы, в самом деле, героев своих порешили убить на рельсах, в петле, на дуэли?.. (Как будто это была прихоть классиков — убивать своих героев… — М. Ш.). Я сам собираюсь роман написать — большущий! И с первой страницы героев начну ремеслу обучать и сам потихоньку учиться. И если, не в силах отбросить невроз, герой заскучает порою, — я сам лучше кинусь под паровоз, чем брошу на рельсы героя…»
Пройдут годы. Много повидавший и переживший Михаил Светлов напишет:
«Сколько натерпелся я потерь, сколько намолчались мои губы!..»
Родятся и строки:
«Молодежь не поймет наших грустных усилий, постаревшие люди, быть может, поймут!..»
Поняли и молодые и пожилые. Помогло понять время. Помог и сам поэт — новым взлетом своего вдохновения с середины 50-х годов.
Старый мир! Берегись отважных
Нестареющих дьяволят!..
Неизменно мое решенье,
Громко времени повелю. —
Не подвергнется разрушенью
Что любил и что люблю!
Не нарочно, не по ошибке,
Не вначале и не в конце
Не замерзнет ручей улыбки
На весеннем твоем лице!
Над этими строками стоит посвящение — Ольге Берггольц…
Пришли новые лавры. Пришли премии. Правда, после смерти.
«Ах, медлительные люди! Вы немножко опоздали…»
В памяти моей еще одна, последняя встреча со Светловым.
Я уже был на выпуске, когда Михаил Аркадьевич пришел в Литературный институт вести творческий семинар поэзии.
Я решил побывать на первом занятии его семинара.
Михаил Аркадьевич был в хорошем настроении, щурил в улыбке свои глаза.
— Что же, давайте знакомиться. Я думаю, для начала каждый из нас прочитает одно стихотворение.
В аудитории было человек пятнадцать. Михаил Аркадьевич дымил папиросой, говорил о каждом то шутливо, то серьезно, то прямо, то притчей.
Я прочитал только что законченное стихотворение:
«Мне двадцать пять. У Мавзолея, на Красной площади стою. Отсюда поглядишь смелее на прожитую жизнь свою. Здесь думаешь о Человеке, чьим светом полон шар земной. Что сделал я за четверть века, чтоб Родина гордилась мной? Порой бывает много спеси, кичливости… А между тем не создано народных песен, не создано больших поэм… Я должен — долг моя свобода! — разбив сомнения и лень, во славу своего народа бессмертным сделать каждый день…»