— А ты будто не рад меня видеть снова? — отозвался Чика, ощерившись. Передние зубы у Чики в целом отсутствовали. Лишь кое-где из красных десен сиротливо выглядывали почерневшие обломки, словно печные трубы на пепелище…
— Ты же нас, как мух, уже всех высосал, — сказал кто-то.
— Еще не всех, с прибавленьецем вас! — гнусно захохотал Чика.
— Парня-то не трожь, он по недоразумению. А этот — полутруп: из него менты отбивную сделали!
— Вот и хорошо, значит, готовенький. Я люблю с пылу с жару, готовеньких. Но ежели вы так за него беспокоитесь, то я, конечно, исключаю его из списка. Так, кто у нас сегодня донор, чья очередь? — Чика оглядел камеру.
Все сидели на своих местах, либо опустив голову, либо смотря в сторону.
— Я так понимаю, что никто сегодня не желает безвозмездно отдать свою кровь узнику усиленного режима?
Все напряженно молчали.
— Молчите? Ну и ладно. Значит, добровольцев нет. Тебя, дядя, как зовут-то? — обратился Чика к Юрьеву. — Анатолий? Толя значит… Толян! Вот что, Толян, я в этих учреждениях живу всю свою сознательную жизнь. Меня мамаша прямо в тюрягу подбросила, чтобы с малолетства жизнь нюхал, и с тех пор я — сын режима. Понял? Ну вот. Посмотри на меня — таким меня сделала тюрьма; здоровье свое я оставил на одной очень важной для родины комсомольской стройке. Питание здесь — сам понимаешь, не хватает калорий. Ты, кстати, в наших краях впервые? Ага… Ну так вот. Братва здешняя взяла надо мной, как над ветераном строек социализма и туберкулезником, шефство — поит меня собственной кровью, вскармливает значит. Почему, спросишь? Да нет, им меня не жалко — они меня не любят… Но ведь им еще в зону идти, а там закон — тайга. Там меня все знают и ценят. И если я на кого-нибудь из них здесь обижусь, то, сам понимаешь, там у него совсем нехорошо получится… Ты ведь, дядя, старичка замочил по пьянке, так что как раз в наши края угодишь. А там я тебе первый кореш буду — все хорошее припомню… Видишь, я даже не предлагаю тебе сыграть, а у нас ведь здесь только на «так» или на «просто так» играют, и, значит, тебе всяко выходит дырочка… Ну давай, давай, дядя, я у тебя тут на руке чикну и попью малость калорий…
Чика даже засмеялся от удовольствия — так ему понравился собственный рассказ. Он порылся где-то в куртке и извлек маленький кусочек бритвы.
Юрьеву было уже все равно. Он лежал, отвернув голову в сторону от гогочущего урки и плакал.
— Оставь его в покое! — крикнул Максим.
— Это кто это там пискнул? А? Вы сто тут без меня мысей развели? зашепелявил Чика, поворачиваясь к подростку. — Ты, паренек, нехоросо поступаесь старсим указываесь! Придется стать твоим отцом, поучить тебя немноско, — Чика пошел прямо на Максима, разведя руки в стороны, как бы искренне не понимая, в чем дело.