Юрьев не увидел ножа в поднятой руке Ласкового, когда бросился на него со звериным криком. Шага за три до бандита он споткнулся о корень и, потеряв равновесие, полетел вперед головою — прямо в живот Ласковому, сгибая его пополам и сбивая с ног.
Корень спас Юрьева: нож бандита прошел чуть выше — над головой, лишь скользнув лезвием по бритому черепу. Вскочив на ноги, Юрьев всего один раз ногой под ребра — ударИЛ Ласкового, который пытался подняться с земли. Но ударил так, что Ласковый, охнув, выронил нож и перевернулся на спину.
А дальше Юрьев уже не чувствовал ни ударов оправившегося от удивления Блондина, ни боли в собственных руках, когда, выбивая себе пальцы, он бил, бил, бил в ненавистное лицо насильника, колол его мечущуюся тень и, не переставая, кричал, словно пытаясь навсегда выкричать из себя разрушительную ненависть и боль…
Первым дрогнул Блондин. Припадая на правую ногу и прижимая руку к бедру, окрашенному кровью, он, не оглядываясь, напролом помчался сквозь молодой лес, на всю округу треща сучьями, как испуганный сохатый.
Понимая, что силы теперь не равны и что ждать помощи от Чики больше не имеет смысла, Ласковый, не проявлявший до этого активности по причине своего горизонтального положения, поднялся и попробовал юркнуть в кустарник, но Юрьев настиг его и сбил с ног ударом кулака в затылок. Ласковый затих среди прошлогодних сосновых шишек, сухих веток и деловитых муравьев…
Максим оттащил Юрьева, все еще кричащего что-то невнятное, от уже не сопротивлявшегося бандюги.
— Вы могли его сейчас разорвать… Извините, но мне даже показалось, что вы свихнулись, — сказал Максим Юрьеву, когда тот перестал кричать и сел, — ноги уже не держали. — У вас все лицо в крови, страшнее, чем у вампира в фильмах ужаса…
— Это я, наверное, от Чики заразился. Он там, на дороге. Кажется, я его убил, — наконец сказал Юрьев.
— А откуда он взялся? Сбежал?
— Не знаю. Не понимаю… Максим и Юрьев вышли из леса на дорогу. Но Чика куда-то исчез.
— Так где же Чика? — спросил подросток.
— Сам видишь, нету… Ну и живуч, кровосос! — почти с радостью сказал Юрьев. Чика был ему ненавистен, но Юрьев не хотел никого убивать. — Пошли, здесь уже близко.
Они направились к дому Николая Алексеевича, на всякий случай смотря по сторонам: в любую секунду готовые отразить повторное нападение.
— Я — Юрьев, Анатолий Юрьев, товарищ Николая Алексеевича. Мне очень надо поговорить с ним, — пытался объяснить он упорно не признававшему его охраннику, который загородил своей широкой задрапированной турецкой лайкой грудью узенькую калиточку к долгожданному отдыху и покою.