Еще одной странностью было поведение О'Брайена. Нет, понятно, что военная служба ему опостылела, и он решил окунуться в мирную жизнь, не дожидаясь, пока лишится какой-нибудь части тела. Однако образ жизни, который он вел, мне совершенно не нравился. Какая-то легкая меланхолия пополам с мечтательностью. Питер любил курить трубку, поливать стоявшие на подоконнике горшки с геранью и читать древнегреческих философов.
Гм… это что, тоже такое веяние моды? Но, вроде бы, время байроновского героя-одиночки еще не пришло. До него еще, как минимум, лет тридцать. Хотя, утонченные страдания героев, вроде бы, уже популярны. Тема героя, умирающего от любви к даме, которую он даже толком не видел, уже встречается в различных романтических произведениях. Странно только, что Питер читает весь этот бред! Он же не экзальтированная девица! Хотя… с учетом местной литературы… особо и выбрать не из чего. Любимец О'Брайена Джон Донн[2] мог вызвать у меня только желание заснуть.
Немного меланхоличный, слегка отстраненный и задумчивый, О'Брайен неизменно приводил в восторг молоденьких девушек. И, что самое странное, никогда этим не пользовался. Да он даже по борделям не ходил во времена своей бурной молодости! Типа, ниже нашего достоинства. И если бы не пара содержанок, я заподозрил бы Питера в нехорошем.
Большая любовь у О'Брайена тоже была. Благородная дама, с которой ему совершенно ничего не светило. Питер тайком провожал ее в церковь, стоял, смотрел, вздыхал и восторгался. Блин! И это в том самом возрасте, когда кровь кипит, а неприличные желания просто обуревают! Странные эти англичане. И О'Брайен, хоть и наполовину ирландец, тоже странный. Церковь, конечно, здорово капает на мозги, но физиологию-то никто не отменял.
Осознавать себя в качестве попаданца было сложно. Все-таки, одно дело — читать о развеселых приключениях, и совсем другое — оказаться самому в центре событий. Первые несколько дней меня спасало только отсутствие пациентов и наличие успокоительной микстуры, к которой я прикладывался по нескольку раз в день. Хотелось напиться, но я не рисковал высунуть нос на улицу, сказавшись больным.
Однако вечно прятаться я не мог. Хозяйка, конечно, мне досталась на редкость нелюбопытная (слава богу), и в мою жизнь не лезла, но рано или поздно и она заподозрит неладное. Нужно брать себя в руки и постараться приспособиться к новой жизни, хоть как-то адаптироваться в этом мире и этом времени.
С одной стороны, конечно, хорошо, что я вообще не умер. Дурацкий ритуал, проведенный по пьяни, мог закончиться совсем печально. А с другой стороны… ну надо же так было попасть неудачно! Не к Сталину с ноутбуком, а в конец 17 века, в тело обычного врача без особых перспектив. Хорошо хоть память О'Брайена осталась со мной, иначе совсем кранты. Я ничего не знал ни о местной культуре, ни о законах, ни о традициях. Единственное — неплохо говорил по-английски. Но доставшееся мне тело знало еще пять языков.