Все сидят в гостиной, возле ящика со льдом. Софая и Пола, младшие сестры Дарнелла, плетут из лески браслеты, которые носит вся малышня. Дарнелл говорит отцу:
— Я услышал об этом по радио, когда возвращался.
— И где ж ты работал всю неделю? — спрашивает его мать.
Дарнелл летом служит в окружной пожарке, мотается среди сухих гор по всему графству, от пустыни до самого Лос-Анджелеса. Я с ним вижусь только по выходным, он подхватывает меня сразу после работы.
— Мы были у Чайно-Хиллс, — отвечает Дарнелл. — Кругом полно гремучих змей. Я слыхал, на южной стороне пришили двух легашей, там на Эдди-авеню, за торговым центром. Но это ж не черный район.
— И что с того? Пришил-то их Рикки Ронрико, а он, чтоб ты знал, черный. Не чище той падлы, чье имечко он взял, — говорит его отец.
Туг еще стоит мистер Ланир с большой сумкой, полной слив.
— А знаете, — говорит он, — они вычислили, что он где-то на Вестсайде.
Ланир живет на соседней улице, от него всегда воняет, потому что он где-то там держит кучу свиней. До того как мы съехали с Вестсайда, мать покупала у него на Новый год требуху и свиные ножки.
Мистер Ланир говорит:
— Поэтому-то я и пришел сюда на своих двоих, тормозные огни-то у меня не работают. В Рио-Секо сегодня просто красота. Даже страх берет.
Тут все замолчали и стало слышно ящик; я поняла, что все вспоминают 73-й год. Мне тогда было восемь, и все, что я помню, — это отблески красного света от мигалок на стене в моей спальне, потому что приехала полиция и забрала мистера Уайли, который жил рядом. Его не было всю субботу и воскресенье. Кто-то замочил тогда двух белых полицейских в Джексон-парке, но я в тот момент думала только о том, что красные огоньки на стенке похожи на шипучку, которую льют над моей кроватью, такие они были веселые.
— Ну и чего они ищут на этот раз? — это говорит мистер Ланир.
— Тогда, в 73-м, искали белые теннисные туфли, — говорит мистер Таккер. — Они говорили, что на тех парнях, что все это сварганили, были белые туфли. Как звали-то тех двух легашей?
— Точно не помню, — говорит мистер Ланир.
— Плиз и Кристенсен, — ужасно тихо говорит Дарнелл. Он никогда ничего не забывает. — Тоща еще Келвина и всех братьев с Вестсайда на все выходные загребли в участок, всех — от шестнадцати до тридцати.
Его мать сидит и молчит, только листает себе свои рекламные проспекты. Келвин — это ее старший сын, он живет сейчас в Л.-А. Отец Дарнелла опять закуривает.
— Белые теннисные туфли, — говорит он. — Но взяли-то они тогда Роскоу Уайли да этого поэта, который еще учил в твоей школе, Бренда.