— И кто же мой счастливый преемник? — спрашивает Кат. Хочется закурить, но она боится показать, что у нее дрожат руки.
— По правде говоря, я, — отвечает он с напускной скромностью.
Но это же смешно. Джералд не способен издать даже телефонную книгу. «Ты?» — чуть слышно переспрашивает Кат. У нее хватает ума не рассмеяться.
— Мне давно хотелось покончить со всей этой финансовой ерундой и заняться творческим делом. Я знал, ты поймешь, ведь тебя все равно бы не оставили. Я знал, что ты предпочла бы человека, который, так сказать, опирался на заложенный тобой фундамент.
Надутый осел. Она не может отвести глаз от его шеи. Ее влечет к нему, она ненавидит себя за это, но ничего не может с собой поделать.
Пол под ногами качается. Джер плавно подходит к ней по светло-золотистому ковру, берет за плечо в серой замше.
— Я напишу тебе прекрасную рекомендацию, — говорит он. — Не волнуйся на этот счет. Разумеется, мы можем по-прежнему видеться. Я буду скучать без наших свиданий.
— Ну разумеется, — произносит Кат.
Он целует ее с пылким сладострастием, как показалось бы стороннему наблюдателю, и она отвечает на его поцелуй. Дать бы подонку в ухо.
Кат едет домой на такси. Водитель грубит и остается безнаказанным. Силы окончательно покидают ее. В почтовом ящике лежит напечатанное типографским шрифтом приглашение: Джер и Шерил приглашают завтра на вечеринку. Отправлено по почте пять дней назад. Шерил отстала от событий.
Кат раздевается, напускает воду на дно ванны. В доме мало выпивки, нечего понюхать или покурить. Ну и влипла, сама себе вырыла яму. Спокойно. Есть другая работа и другие мужчины, хотя бы в теории. И все же у нее что-то отняли. Как это могло случиться — с ней? Когда на кого-то точились ножи, она всегда первая вонзала их в спины. И всегда вовремя распознавала, когда целились в нее, и избегала удара. Может быть, она потеряла хватку?
Кат в ванной смотрит в зеркало, придирчиво разглядывает свое лицо в запотевшей глади. Лицо восьмидесятых, похожее на маску, жестокое лицо: прижми слабого к стенке и бери, что хочешь. Но теперь на дворе девяностые. Она так быстро отстала? Ей только тридцать пять, а чутье уже не подсказывает ей, что нужно тем, кто на десять лет моложе. Это может стать фатальным. Со временем придется бежать все быстрее и быстрее, чтобы быть в первых рядах, и ради чего? Часть прожитой жизни оказалась дорогой в никуда, она кончилась. Пусто. Можно ли еще что-то спасти, изменить — что-то вообще сделать?
Когда Кат, обтеревшись губкой, выходит из ванной, она едва держится на ногах. У нее жар, это очевидно. Она чувствует, как внутри что-то сочится или исходит гноем. Она слышит это так же отчетливо, как воду, капающую из крана. Сочащаяся рана — надорвалась на беговой дорожке. Надо бы поехать в какой-нибудь пункт «Скорой помощи», пусть ее накачают антибиотиками. Вместо этого Кат, пошатываясь, идет в гостиную, берег банку с Волосатиком, ставит на кофейный столик. Садится, скрестив ноги, прислушивается. Волоски плавно покачиваются. Ей слышится какое-то жужжание, словно гудят пчелы.