И в тот же момент раздался робкий, нерешительный стук в мою дверь, явно рассчитанный на то, чтобы не разбудить меня, если я уже сплю. Я пригласил войти.
Не знаю, можно ли назвать случайностью, что именно ее, Марину, судьба избрала своим орудием в последующих событиях, но сейчас мне кажется, что так или иначе это должно было произойти. С момента появления в госпитале недели три назад, она привлекла к себе мое внимание.
Высокого роста, стройная, эта девушка выделялась, однако, среди других не столько своей внешностью, сколько ясно сквозившими в ее осторожных движениях, взглядах и словах чертами богато одаренной натуры. Перед войной она училась музыке в консерватории, а теперь выполняла свою роль медицинской сестры с таким совершенством и скромным достоинством, что даже строгий хирург, которому она помогала, смущался, не находя повода для своих обычных во время работы резких замечаний.
Я никак не мог ожидать ее визита. Но когда раздался стук, я почему-то сразу подумал о ней. Может быть, именно стук — его характер, сила, интонация сказали мне, что это она.
Я протянул руку к стене у стола, где была, по чьей- то непонятной причуде, укреплена небольшая полированная дощечка с целым набором изящных выключателей. Очевидно, некогда ими можно было включать разные группы ламп в большой бронзовой люстре, свисавшей виноградной гроздью с потолка, или в боковых бра на стенах. Теперь от всех этих ламп остались только три, и мне пришлось повернуть несколько выключателей, чтобы зажечь наконец единственную лампу в люстре и осветить дальний конец моей продолговатой комнаты, откуда дверь вела в большой пустой зал, превратившийся теперь в вестибюль.
Марина вошла, закрыла за собой дверь и, застыв в позе «смирно», сказала:
— Простите, что беспокою так поздно, товарищ майор…
— … «медицинской службы»! — иронически добавил я, показывая, что не хочу сейчас соблюдения военного этикета. Она сразу поняла, улыбнулась.
— Благодарю. Иногда это действительно кажется лишним. Тем более, что я к вам «по личному делу».
Она вышла в полосу света, и я сразу обратил внимание на перемену, происшедшую в ней. Она была явно взволнована. Тени у глаз, покрасневшие веки, бледность лица говорили о бессоннице, нервном утомлении. Я усадил ее в кресло.
— Что-нибудь случилось неприятное?
— Да, — ответила она медленно. — Думаю, что мне придется оставить работу и, вероятно, отправиться в тыл… Скажу сразу: в психиатрическую лечебницу… Я пришла, чтобы посоветоваться с вами и просить откомандировать меня…
— В психиатрическую?! — вскричал я, пораженный этими словами: настолько нелепым представилось мне сопоставление ее образа с «сумасшедшим домом». — Почему?