— Дева Мария и все святые на небесах! — воскликнул отец Ольмедо. — Грехом оскверняют они тела свои.
— Тут содомиты! — крикнул с вершины пирамиды Пуэртокарреро.
— Пуэртокарреро, cállate la boca, por favor. Basta[62], — предупредил Кортес.
— Содомиты! — пронеслось по войскам.
Франсиско, услышав все это, пожал плечами. Он знал людей с подобными пристрастиями, живших в монастыре, и такие братья ничем не отличались от тех, кто спал с женщинами. Франсиско в этом смысле не нравились ни женщины, ни мужчины. Он не был красавцем — толстый, с порванным ухом, сломанным в двух местах носом и вывихнутым плечом — и не ждал, что кто-либо сочтет его привлекательным, хотя и удалился в монастырь не по этой причине. Решение уйти в монастырь Франсиско принял в возрасте десяти лет, и оно было сугубо прагматическим, так как он знал: если хочет вырасти, он должен убраться подальше от своего отца. Франсиско просто стремился к безопасности. В монастыре он нашел чистую любовь Бога.
— Давайте поскорее покинем это место, — сказал Кортес. — Тут призраки.
— Тут призраки! — крикнул вниз Пуэртокарреро.
— Призраки! — повторили войска.
«Адово отродье, ведьмы, вырвавшиеся из преисподней». — Берналь Диас уже обдумывал, какими словами опишет это происшествие.
— Индейцы все-таки не люди, — решил Исла.
Ранее, находясь на борту флагмана, офицеры обсуждали вопрос о том, являются ли индейцы людьми. Куинтаваль, получивший классическое образование в Испании, процитировал Аристотеля, сказав, что некоторые люди не вполне соответствуют человеческой природе, и потому эти полулюди естественным образом становятся рабами. Услышав это, Аду, которому тогда было лишь пятнадцать лет, подумал, что индейцы, как и все другие народы, являлись людьми по природе своей, как каждое животное в лесу является самим собой — обезьяной, птицей, кошкой или змеей. Это рабство делало людей тенями, связывая их существование с плетью и волей хозяина. Впрочем, тогда Аду благоразумно промолчал. Франсиско, возражая против цитаты Куинтаваля из Аристотеля, отметил, что святой Августин не согласился бы с идеей врожденного неравенства. Он мог бы упомянуть и о рассуждениях святого Франциска Ассизского о святости всех созданий Божиих, но члены экспедиции считали святого Франциска сумасшедшим.
— Нет, они все же люди, ведь только люди способны на подобное, способны отрезать руки и ноги и вырезать из тел сердца, — повернувшись к офицерам, заявил Кортес.
— Я не позволю вырезать мне сердце. — У Куинтаваля наконец-то перестали стучать зубы, и он смог хоть что-то сказать. — Я не позволю отрубить и съесть мои руки и ноги. Я хочу умереть в постели, в целости и сохранности, вот что. Губернатор Кубы Веласкес отправил нас в эту экспедицию, чтобы мы спасли участников предыдущих двух походов, нашли здесь рабов и узнали, как здесь обстоят дела с золотом. Я считаю, что мы выполнили свой долг. Мы можем вернуться на Кубу и сообщить, что мы не нашли здесь ни золота, ни рабов, а эти земли населены кровожадными дикарями. Довольно.