Серый человек дал Гарику возможность насладиться великолепием и мягко произнёс:
– Могу поздравить: с первой задачей ты справился. Как видишь, вторая себя ждать не заставила. Это дело такое, затягивает.
– Счастье-то?
– Принимать решения. Понравилось? Понимаю. В чём теперь копаешься? Чего хочешь?
– Хочу убить человека.
– Что-то не верится, – усмехнулся серый человек и насмешливо скосил глаз.
– Что хочу убить?
– Что хочешь именно этого.
Француз остановился и поймал на ладонь огромную, размером с шайбу, снежинку. Позволив полюбоваться собой несколько мгновений, она моментально расплавилась. Человек вынул из кармана пиджака белоснежный платок и вытер им пальцы.
– Такими темпами ты сначала ошибёшься, а уже после начнёшь просчитывать верные ходы, – прошуршал он платком.
– Что именно я должен просчитать? – искренне не понял Гарик.
– За что ты хочешь его убить?
– За друга.
– Он не был твоим другом. Он, если разобраться, всего-то, кем для тебя и был – барабанщиком. Ты хочешь убить не того, кто отнял у него жизнь. Ты хочешь отомстить за боль, которую причинили ей.
«Плохой полицейский» в прошлый раз, сейчас серый человек вёл себя благожелательнее. Интонации его смягчились, стёкла очков дружелюбно поблёскивали, а смысл слов доходил лучше прежнего. Не было больно. Спокойная рассудительность обволакивала Гарика. Сознание прояснялось.
– Что вы из этого заключаете? – пытливо всмотрелся он в круглые стёклышки.
– Единственно возможное: ты хочешь убить, потому что любишь. Но не думаю, что такая формулировка тебе понравится.
Гарику действительно не понравилось. Но ему хотелось разобраться.
– Убить из-за неё? Нет, должно быть что-то ещё. Она лгала.
– Она не лгала. Она молчит, и стыдится своей жертвы. И если ты заставишь её стыдиться ещё больше, ей будет больнее, чем ты можешь себе вообразить.
– Хотите сказать, это было всего раз?
– Ты и сам знаешь, что это было один раз. Просто, по натуре своей, жаждешь усомниться в том, кто спас тебе жизнь. Кстати, последний раз мы встречались, когда она занималась именно этим.
Внутри Гарика что-то сжалось и он ощутил на холодном, мокром от дождя лице горячую соль слёз. Дождь сменился метелью и трясущим холодом. Ночной проспект покрылся снегом и замер. Француз испарился. Поднялся пронизывающий до дна души ветер, и миллионы ледяных иголок пронзили грудь.
Разбудил тёплый поцелуй в лоб:
– Ты весь горишь.
Катя сидела на кровати и, встряхивая градусник одной рукой, другой размешивала малиновое варенье в дымящейся чаем огромной кружке.
– Который час? – прохрипел Гарик.
– Семь часов утра, все спят.