С порога Изабель тихо позвала:
– Папа?
Из-за светомаскировки в комнате было сумрачно даже в середине дня.
– Папа?
Тишина.
Вот честно, ей стало легче. Она внесла чемодан в гостиную, полумрак которой напомнил о другом, таком давнем, времени. Тогда здесь было пыльно, воняло плесенью, деревянные полы поскрипывали, люди перешептывались.
Тш-ш, Изабель, не болтай. Твоя мама сейчас с ангелами.
Она включила свет, изысканная стеклянная люстра мигнула и засияла, словно частица иного мира. Изабель оглядела комнату, замечая, что некоторых картин на стенах недостает. Сама комната отражала безупречный мамин вкус, являясь одновременно собранием ценностей нескольких поколений. Из окон – сейчас затемненных – открывался великолепный вид на Эйфелеву башню.
Изабель погасила свет – нечего просто так расходовать дорогое электричество. Села за круглый стол. Поверхность за долгие годы мирных семейных ужинов покрылась царапинами. Нежно провела рукой по теплому дереву.
Позволь мне остаться, папа. Пожалуйста. Я не доставлю проблем.
Сколько ей тогда было? Одиннадцать? Двенадцать? Неважно. Но точно помнит, что на ней была голубая форма монастырской школы. Жизнь назад. И вот она опять здесь, готова умолять его полюбить дочь – позволить остаться.
Изабель не знала, как долго просидела в темноте, вспоминая маму, – она ведь почти забыла ее лицо. Но вот послышались шаги, ключ повернулся в замке.
Дверь скрипнула, открываясь. Шорох в коридоре. Изабель поднялась. Она понимала, что должна быть сильной и решительной, но отвага, бывшая, казалось, частью ее натуры, как зеленый цвет глаз, всегда куда-то испарялась в присутствии отца. Вот и на этот раз.
– Папа? – пролепетала она в темноту, зная, как он ненавидит сюрпризы.
Судя по звуку, отец замер на месте. Потом щелкнул выключатель, свет залил комнату.
– Изабель, – вздохнул он. – Что ты тут делаешь?
Не стоит демонстрировать неуверенность человеку, которому нет дела до твоих чувств. У нее важное задание.
– Я приехала к тебе, буду жить в Париже. Опять, – добавила она, запнувшись.
– Ты оставила Вианну и Софи одних с нацистами?
– Без меня они в большей безопасности, уж поверь. Рано или поздно я все равно сорвалась бы.
– Сорвалась? Ты в своем уме? Завтра же утром возвращаешься в Карриво. – Он раздраженно шагнул мимо нее к буфету, налил себе коньяка, выпил в три глотка и налил еще. После второй порции повернулся к дочери.
– Нет, – проговорила она и словно воскресла от этого короткого слова. Неужели она возразила ему впервые в жизни? И повторила: – Нет.
– Прости?
– Я сказала «нет», папа. На этот раз я не стану тебе подчиняться. И не уеду. Здесь мой дом. Мой дом. – Голос дрогнул. – Вот занавески, которые шила мама. Вот стол, который достался ей по наследству от двоюродного дедушки. А на стене моей спальни я написала свои инициалы маминой помадой, пока она не видела. И держу пари, в моей секретной комнатке все еще сидят вдоль стен мои куклы.