– Думаю, люди хотят видеть не меня, а Жюльет. А ее уже давно нет на свете.
– О, как вы ошибаетесь, мадам. Встреча с вами очень много значит для нас.
Я бросила трубку так резко, словно таракана раздавила.
Но мысль о возвращении – возвращении домой – уже проникла в сознание. Я больше ни о чем другом не могла думать.
Долгие годы я отгоняла от себя воспоминания. Спрятала их на пыльном чердаке, подальше от любопытных глаз. Я убедила мужа, детей, саму себя, что во Франции для меня ничего не осталось. Думала, что в Америке смогу начать новую жизнь и навеки забыть о том, на что вынуждена была пойти, чтобы выжить.
Но оказалось, не могу.
Сознательно ли я приняла решение? Разумное давай-все-обдумаем-и-решим-как-лучше-поступить решение?
Нет, конечно. Я просто позвонила своему агенту и заказала билет на рейс до Парижа, через Нью-Йорк. Потом собрала чемодан. Маленький, на колесиках, из тех, что берут с собой деловые дамы в двухдневную командировку. Чулки, брюки, несколько джемперов, жемчужные серьги, которые муж подарил на сороковую годовщину, еще какие-то штучки. Понятия не имея, что пригодится, да это и не важно. А потом приялась ждать. С нетерпением.
В последний момент, уже вызвав такси, позвонила сыну и оставила сообщение на автоответчике. Повезло. Не уверена, что у меня хватило бы храбрости сообщить ему правду, окажись он дома.
– Привет, Жюльен, – радостно начала я. – Я лечу в Париж на выходные. Рейс в час десять, я позвоню, когда доберусь до места, чтобы ты не волновался. Большой привет девочкам. – И замолчала, представляя, что он почувствует, получив это сообщение, как огорчится. Все потому, что все эти годы я позволяла ему думать о себе как о слабом создании; он видел, что я во всем полагаюсь на мужа, доверяю ему принятие решений. Он всегда слышал от меня «Как скажешь, дорогой», миллион раз. Видел, как я стою в роли болельщицы на трибунах его жизни, вместо того чтобы показать ему огромное поле своей. Да, это моя ошибка. Неудивительно, что он любит неполную версию меня. – Я должна была рассказать тебе правду.
Положила трубку. Подъехало такси. Я вышла.
Октябрь 1942-го
Франция
Телега медленно катила по лесной дороге. Гаэтон правил, Вианна сидела рядом с ним, а гроб лежал сзади, и когда телегу особенно сильно трясло, слышно было, как он стукается о деревянные борта. Дороги в темноте было не различить, так что им приходилось постоянно останавливаться и разворачиваться или ехать задом. Моросил дождь. За последние полтора часа они перебросились лишь парой слов, решая, куда ехать.