Поначалу руки у нее так дрожали, что буквы получались неровными, но чем больше она практиковалась, тем ей становилось спокойней. Окончательно справившись с волнением, она изготовила новое свидетельство о рождении для Жан-Жоржа, на имя Эмиля Дюваля.
Но одних бумаг недостаточно. Что будет, когда война кончится и Элен Рюэль вернется? Если с Вианной что-нибудь случится (учитывая, как она рисковала, такую страшную вероятность нельзя исключать), Элен не сможет найти сына, не сможет даже узнать, как его теперь зовут.
Придется сделать fiche, формуляр, со всей информацией – и кто он на самом деле, и кто его родители и прочие родственники. Все, что она сможет вспомнить.
Вианна вырвала три странички из Библии и на каждой написала по списку.
На первой, темными чернилами, прямо поверх молитв:
1. Ари де Шамплен
2. Жан-Жорж Рюэль
На втором листе:
1. Даниэль Мориак
2. Эмиль Дюваль
И на третьем:
1. Карриво, Мориак
2. Аббатство Троицы
Она аккуратно свернула каждый листок в трубочку. Завтра она спрячет их в трех разных местах. Один – в какой-нибудь старой банке в сарае, сверху насыплет ржавых гвоздей; еще один – в банке из-под краски в амбаре; последний зароет в коробке, за курятником. А формуляр отдаст настоятельнице.
Если собрать вместе формуляры и списки, можно будет после войны разыскать всех детей и вернуть родным. Опасно, конечно, записывать все это, но если не записать – и если с ней что-нибудь случится, – как дети воссоединятся с родными?
Вианна долго изучала плоды своих трудов. Даниэль беспокойно заворочался в постели, она нежно похлопала его, успокаивая, и сама забралась под одеяло.
6 мая 1995 года
Портленд, Орегон
– Убегаю из дома, – сообщаю я девушке, сидящей рядом.
У нее волосы цвета сахарной ваты и татуировок больше, чем у среднестатистического байкера, но она одинока, как и я, в этом огромном шумном аэропорту. Ее зовут, как я выяснила, Фелиция. За последние пару часов – с тех пор как объявили, что наш рейс задерживается, – мы успели подружиться. Наша встреча произошла очень естественно. Она увидела, как я без удовольствия ем отвратительные френч-фрайз, которые так любят американцы, а я заметила, что она смотрит на меня голодными глазами. Естественно, я подозвала ее и предложила купить ей поесть. Мать, она навсегда мать.
– А может, наоборот, возвращаюсь домой, впервые за много лет. Иногда не поймешь.
– А я вот точно убегаю, – говорит она, прихлебывая из чудовищных размеров стакана газировку, которую я ей купила. – Если Париж окажется недостаточно далеко, отправлюсь в Антарктиду.