На другой стороне платформы заключенные копошились, строясь в шеренгу. Женщина перед Изабель споткнулась и упала.
Эсэсовец не раздумывая выстрелил ей в голову.
Изабель не упала. Не остановилась. Пошатываясь, она брела через снежную равнину. Впереди показалась лагерная ограда.
– Schnell!
Они прошли в ворота. Худые, точно скелеты, мужчины и женщины в полосатых робах смотрели на них из-за колючей проволоки.
– Жюльет!
Она услышала, но не поняла, что зовут ее.
И вдруг вспомнила.
Это она – Жюльет. А до того была Изабель. И Соловей – это тоже она. А сейчас – A5491.
Она обернулась.
Кто-то махал ей рукой. Женщина. Серая кожа, крючковатый, острый нос, запавшие глаза.
Глаза.
Изабель узнала этот взгляд.
Анук.
Изабель похромала к забору.
Их пальцы встретились сквозь металлическую сетку ограды.
– Анук… – Голос сорвался. Изабель зашлась в судорожном кашле.
В глазах Анук – невыносимая тоска. Взгляд подруги упал на здание с трубой, из которой валил черный дым.
– Они убивают нас, чтобы спрятать следы.
– Анри? Поль?.. Гаэтон?
– Всех арестовали, Жюльет. Анри повесили на площади. Остальных… – Она пожала плечами.
Изабель услышала крик эсэсовца. Отошла от забора. Ей так хотелось сказать Анук что-нибудь настоящее, важное, но кашель снова согнул пополам.
Она увидела, как губы подруги произнесли беззвучное «прощай», и не смогла ответить.
Она так устала прощаться.
Даже в солнечный мартовский день, когда небо слепило синевой, квартира на авеню де Ла Бурдонне напоминала мавзолей. Толстый слой пыли повсюду. Вианна подошла к окну и сорвала светомаскировку, впервые за долгие годы впуская в комнату солнечный свет.
Здесь давно никого не было. Наверное, с того дня, как папа ушел спасать Изабель.
Картины по-прежнему на стенах, да и мебель почти вся на месте – только кое-что пущено на дрова, обломки свалены в углу. На обеденном столе пустая тарелка, ложка. На каминной полке – стопка книжек, папины стихи.
– Похоже, ее здесь не было. Надо спросить в отеле «Лютеция».
Вианна понимала, что хорошо бы собрать фамильные ценности, остатки прежней жизни. Но не сейчас. Потом. Когда-нибудь.
Втроем, с Софи и Антуаном, они вышли на улицу. В самом воздухе было разлито освобождение. Парижане, точно кроты, щурясь, выбирались на солнечный свет после нескольких лет тьмы. Но очереди за продуктами никуда не делись, и карточки не отменили. Война, может, и завершается, и немцы отступают на всех фронтах, но она еще не окончена.
Они направились в отель «Лютеция», бывшую штаб-квартиру абвера в годы оккупации, где нынче расположился центр регистрации возвращающихся из концлагерей.