— Да что вы, сударь, я вообще почти вегетарианец.
Мы решили забрать с собой трофеи. Мне очень понравился древний пистолет с раструбом. За него любой антиквар отвалил бы весьма приличную сумму, но я лучше, как только вернусь домой, повешу его в изголовье над кроватью, как сувенир. Дубинки мы подбирать не стали — этого добра в лесу хватает. Взяли разбойничьи котомки, тесаки и покинули место инцидента.
И опять этот распроклятый перекресток. Солнце клонится к закату, целый день потерян в бессмысленном шатании — мы ни на шаг не приблизились к искомой цели. Нам осталась только одна дорога. К смерти!
— Мужики, а чего мы боимся? — меня вдруг осенила совершенно бредовая (а может гениальная) идея. — Ведь все мы когда-нибудь помрем. Это же продолжение той дороги, которая вывела нас из детства. Это — дорога жизни, а жизнь, как известно, заканчивается смертью!
— Верно, друзья мои, — поддержал меня Вольф. — Вперед! Айда!
Лешек промолчал и, тяжко вздохнув. нехотя последовал за нами.
Глава 4. ВПЕРЕД, К АЛМАЗНОЙ ДОЛИНЕ
Спустя пару часов, в течение которых мы бодро чеканили шаг по хорошо укатанной дороге, а лес, между тем, все сильнее погружался во тьму, мы подошли к развилке. Слева к нам примыкала еще одна дорога и обе соединялись в один большак. Тут мы, наконец, убедились в правильности выбранного направления.
— Ета, гляньте, — сказал Лешек, указывая пальцем на столб с деревянной табличкой.
Табличка была в форме стрелки, а вырезанные на ней литеры, как мы успели разглядеть в угасающем свете уходящего дня, гласили:
— Й-ес! — Лешек сопроводил восклицание уже описанным выше характерным жестом.
Поскольку продолжать шествие в темноте (по крайней мере двоим из нашей компании) было бессмысленно, мы решили разбить лагерь и переночевать прямо здесь, на обочине. Я поставил палатку, Лешек сбегал к ручью за водой, Вольф нарубил дрова. Мы сварили кашу с последней банкой тушенки, а после ужина, за кружкой чая, провели ревизию наших трофеев. Итак, наша добыча составила:
Допотопный пистолет, порох и пули к нему.
Шесть хорошо наточенных тесаков.
Шкатулка из малахита, украшенная рубинами.
Бриллиантовое колье (а может ожерелье, я не разбираюсь).
Какой-то кулон с геральдическими знаками.
Серебряный перстень с печаткой.
Кроме того, пять золотых долбонов, двенадцать серебряных ендриков, три золотых рубля и горсти две меди. На монетах были отчеканены профили каких-то монархов, причем лик на долбоне чем-то напоминал президента США Франклина. На обратной стороне имелось только название дензнака в именительном падеже и единственном числе без указания номинала. Из чего следовало, что если с вас за нечто такое требуют уплатить, скажем, три ендрика, отсчитываете ровно три звонкие серебряные монеты и сдачи, как говорится, не надо. Я не брался оценить платежеспособность нашего богатства по курсу в у.е., но Вольф с Лешеком в один голос уверяли, что мы богачи. За один медный грош в данной местности можно выпить стопку водки в трактире, а за два — так и поужинать. За три монеты — переночевать в этом трактире. А если добавить еще четыре медные монеты, то можно переночевать и э… мнэ… не в одиночестве. Десять грошей стоит новый костюм — камзол и порты, а плюс еще пять монет, получишь сапоги и чулки в придачу. Дюжина грошей составляет ендрик, шесть ендриков — долбон, а это хорошая верховая лошадь. За рупь (тут все говорят не рубль, а «рупь») дают два долбона, так что считайте сами, насколько мы стали богаты.