Бенжи поднял голову и молча посмотрел на неё.
- Не надо, Бенжи. Никто не виноват в том, что мир такой, какой он есть.
- Я не виню никого, - он протянул руку и накрыл своей узкопалой серебристой ладонью лежащую рядом Аину ладонь. - Просто в последнее время мне стало странно наблюдать за собой: ты имеешь для меня слишком большое значение, и я не уверен, что это правильно.
- Трудно удивить того, кто всё знает заранее, - горько усмехнулась Ая. - Я знаю больше: я знаю также и то, что ты не уверен и в обратном.
Да, кивнул андроид, не уверен.
- Хочешь совет?
Хочу, кивнул он.
- Я думаю, что такая раскладка - что правильно и что неправильно - имеет значение только в контексте целеполагания. Допустим, тебе надо добраться из Парижа в Штутгарт. Если ты вылетел и взял на восток, ты приближаешься к цели, и, значит, поступил правильно. Если в другую сторону...
- А... я понял, - кивнул Бенжи. - Если сперва sudo rm-rf, а затем дефрагментация - это не совсем правильно. Хотя...
Он вдруг взял сидящую рядом Аю за плечи, бережно развернул её к себе лицом и чисто по-человечески поцеловал, прошептав в оказавшееся рядом маленькое девичье ушко:
- Хотя в обратном порядке, по-моему, тоже неправильно.
- Бенжи! - ахнула Ая.
- Я знал, что тебе понравится.
В августе месяце Мэтт впервые в жизни заболел.
К этому времени прошло ровно две недели с тех пор, как Бенжи оставил их четверых в пражском Рузыне.
За эти две недели Мэтт уже успел освоиться на Земле. Он успел привыкнуть к тому, что дома и их обитатели выглядят вовсе не так, как ему представлялось. Он успел привыкнуть к небоскрёбам, к людям, к ветру, к пьянящему запаху цветов в Прокопской долине, к небу - то синему, то оранжевому, в котором постоянно текут неиссякающие реки аэрокаров, и к гуляющим по небу облакам.
Взрослые - и Лукаш, и родители Мэтта - всё это время почти не бывали дома, постоянно куда-то ездили: то встречи, то переговоры, то семинары, то съезды, то конференции, а в те редкие дни, когда они бывали дома, дом был полон чужих незнакомых людей.
Мэтт время от времени болтался около них маленькой бесполезной игрушкой, - его не касались ни международное право, ни политика, ни идеология. Все его "дипломатические" функции сводились к тому, чтобы быть на виду у других и смотреть самому.
В то утро птицы заливались, как безумные: напротив окна, на тонкой тополиной ветке, в ярких красках августовского рассвета голосили молодые воробьи, - то ли есть просили, то ли нежности им не хватало.
Мэтт открыл глаза и тут же снова зажмурился: солнце, затопившее его маленькую спальню, было таким ярким, что больно было смотреть.