Однако по утрам над Орли ещё и плыли туманы. Они плыли легко и прозрачно, и встающее далеко-далеко на востоке холодное сентябрьское солнце красило их в нежный оранжевый.
Бенжи смотрел на парящих высоко вверху чаек, на раскиданные по космодрому фонари, на покрытые инеем горбатые спины лунников, на шагающих по своим делам механических докеров и думал о том, что полвека, проведённые в сети, и для него тоже стали всего лишь пятьюдесятью годами сна.
Он не был человеком. Ему никогда не грозили все эти неприятности типа гиподинамии или искалеченной психики, но только теперь, по прошествии многих лет, он понял, что и для него тоже сеть была не столько его вселенной, сколько его тюрьмой: пока там, внутри, сеть крепко держала его за комиссуры, снаружи вершилось главное.
А потом однажды, ранним утром двадцать восьмого сентября 2330 года, когда он вот так же по своему обыкновению созерцал Орли сквозь выходящее на космодром окно, на его счетах наконец-то отщёлкнула сумма, которая была им определена как достаточная для того, чтобы выкупить у NASA собственный орбитальный челнок.
Два уведомления пришли почти одновременно, с разницей в пять секунд: первое - о том, что активы его перевалили установленную границу в пятьдесят миллионов евро, а второе оказалось очередным вызовом всех троих в Прагу.
***
Осенняя Прага тоже была ветреной, сырой и жёлтой.
Многочисленным людям и машинам, озабоченно спешащим по мокрым улицам, не было ровным счётом никакого дела ни до Аи, ни до Данека, ни до самого Бенжи. Прага жила, дышала, моросила мелким дождём, - почти так же, как немного западнее жил и дышал Париж, - и Бенжи, собственно говоря, никогда не заблуждавшийся насчёт наличия у себя души, вдруг почувствовал, как в душе у него рождается что-то смутное и нежное.
Одновременно с их небольшой, странной, но всё же уже почти семьёй, в Прагу прибыла очередная разношерстная делегация: близнецы-телепаты, Роберт, Джош и два смешливых детёныша-морфа.
Маленькие морфы ни капельки не были похожи на морфов, - обыкновенный мальчик и обыкновенная девочка. Впервые увидев их обоих - так неуловимо, но всё же так бесспорно похожих на Аю, Бенжи даже подумал, что только по причине этой схожести готов любить их, этих морфов, всех - не меньше, чем любилась Ая.
И озадаченно усмехнулся, удивившись собственным мыслям.
- Ахой, - сказал маленький рыжеволосый мальчик. - Я даже не очень знаю, как себя вести, когда машина смеётся.
- Да, собственно говоря, так же, как и в случае, когда смеётся кто-либо другой - как обычно, - пожала плечами Ая. - Хуже, если машина плачет.