После того как боевики ранили его при попытке укрыться в коридорах технического этажа, Ягудин не один раз успел пожалеть о том, что террорист не взял чуть выше. Изрешети он грудь подполковника, и ничего из того, что последовало после пленения, не было бы. Покоился бы он у какого-нибудь ангара, лежал бы на белом снегу. Глядел бы застывшими глазами в темноту полярной ночи. И даже разлагаться еще не начал бы. Этакая ледышка в форме подполковника Российской армии. Все лучше, чем то, что приходится испытывать здесь, в одном из подсобных помещений технического этажа, валяясь в кромешной темноте и дожидаясь очередного допроса.
Цель захвата Ягудин узнал еще на первом допросе. Тогда его пытали по специальной системе господина Рубицкого. Жестокости опытных палачей элитных войск СС показались бы сущим пустяком по сравнению с изощренной фантазией поляка-полукровки Всеволода Рубицкого. В тот раз пленный впервые взглянул в глаза той паскуды, что впустила врага на родную погранзаставу.
Рыжий гад, вояка-переросток из числа контрактников-добровольцев, сержант Акимкин, в возрасте двадцати восьми лет решивший начать военную карьеру. Это он передал пилотам самолета информацию, требующуюся для разрешения посадки. Это он вписал в журнал несуществующую радиограмму об изменении даты прибытия новобранцев. Воспользовался тем, что ни полковника Шилова, ни его, подполковника Ягудина, не было в гарнизоне. В этот день они проводили смену дежурства на засекреченном объекте. Из всего личного состава гарнизона только четыре человека имели право заступать в наряд на этот объект. Дежурили неделями по двое. Полковник Шилов лично отбирал этих бойцов. Проверенные ребята. Не болтливые, не любопытные. Но даже они не знали истинного назначения бункера. А вот этот подонок Акимкин откуда-то узнал. Хотя он, Ягудин, пришел к выводу, что сержант выторговал перевод на «Арктический трилистник», уже владея этой информацией.
К исходу первого допроса на теле Ягудина не осталось ни одного живого места. Сколько раз за время допроса он терял сознание от нестерпимой боли! Что заставляло Ягудина молчать? Почему он сразу не выложил шифры и коды этим ублюдкам? Ведь изначально было понятно: долго ему не выдержать. Рано или поздно он преподнесет захватчикам секретную информацию на блюдечке с голубой каемочкой. Еще и умолять станет, чтобы они подробненько все записали, дабы по запарке не перепутать. Давно бы закончились его мучения. На что он надеялся? Да и было ли на что надеяться?
Было. Ягудин твердо верил в это. Не могут в Генеральном штабе не знать о том, что происходит на Земле Александры. Он уверен, кто-нибудь – полковник или кто из солдат, что несли в тот день службу на пульте связи, – должен был успеть передать сигнал SOS. Ведь успели же они активировать блокировку противопожарных дверей? Успели. Значит, и о захвате успели доложить. Быть может, в этот самый момент войска спецназа мчатся на военных самолетах к острову или уже громят ненавистных террористов, проникнув в «Трилистник». Объект повышенной стратегической важности обязаны защищать при любых обстоятельствах. И защищать до конца. Иначе и быть не может. Иначе все его страдания напрасны. Только мысль о возможном освобождении еще давала ему силы терпеть издевательства, поддерживала надежду на то, что своим молчанием он дает бойцам спецназа необходимую фору по времени.