Аббатиса зорко, подозрительно оглядела его и спросила:
— Ты, что ли, слуга моего зятя?
— Да, я состою на службе у барона фон Мённикхузена, — ответствовал с новым поклоном гонец.
— Какие же ты привез вести?..
Гонец ответил не сразу, он посмотрел, как бы о чем-то сожалея, в сторону монахинь.
Аббатиса поняла его взгляд, движением руки она велела монахиням отойти в сторону.
Тогда гонец начал тихим голосом:
— Я привез весьма печальную весть, матушка аббатиса. Рыцарь фон Мённикхузен тяжело ранен и всеми покинут…
Аббатиса при этом и глазом не моргнула и никак иначе не выказала сожаления, лишь молвив:
— Что ж! Война есть война!.. Всякий день кто-то ранен, всякий день кто-то всеми покинут. От меня-то что тебе надобно?
Не ожидал гонец рыцаря столь прохладного приема. Но он был человек опытный и сильно не печалился по поводу равнодушия аббатисы к судьбе ее родственника.
Гонец продолжал:
— Фрейлейн Агнес…
— Что фрейлейн Агнес? — заерзала на стуле аббатиса.
— Она — единственное сокровище, оставшееся на этом свете у моего милостивого и несчастного господина. Это сокровище он жаждет получить обратно и приказал мне увезти сейчас отсюда дочь.
— Вот как! Увезти? — нахмурилась настоятельница; она была обескуражена этим обстоятельством. — Каким же образом?
— На дворе стоит лошадь с санями. Хорошая лошадь, крепкие сани. Я надеюсь под покровом темноты и снегопада благополучно пробраться в город, где нас будут уже ждать люди Мённикхузена у Морских ворот.
— А есть ли у тебя, мил-человек, какое-нибудь доказательство того, что ты действительно послан моим зятем? — спросила аббатиса, прищурив глаза.
Гонец сунул руку за пазуху, достал золотой перстень с печатью, украшенный гербом Мённикхузенов, и сказал, подавая его аббатисе:
— Этот перстень дал мне милостивый рыцарь как доказательство. Он, похоже, предвидел ваш вопрос, предвидел ваше недоверие…
— Да, я узнаю этот перстень, он принадлежит господину Мённикхузену. И оттиск его видела не раз… А какого-нибудь письменного доказательства у тебя с собой нет? — спросила аббатиса, внимательно разглядывая герб на перстне; не зная, как поступить, не желая отдавать Агнес, она явно затягивала время.
— Ведь рыцарь фон Мённикхузен тяжело ранен, — напомнил гонец, теряя терпение и оттого слегка краснея. — Он не смог ничего написать. Исключительно поэтому барон и доверил мне перстень — родовую реликвию…
— Когда же он был ранен? — хмурила брови аббатиса.
— Во время вчерашней вылазки. И нам надо спешить. Кабы следующий гонец не принес худшие вести!..
— Я не уверена сейчас: этот ли перстень мне знаком… — вдруг холодно сказала аббатиса. — К тому же… его легко можно было снять с умершего, — она истово перекрестилась на распятие, висевшее на стене, и досказала: — Если у тебя, гонец, нет лучшего доказательства, то возвращайся в Таллин несолоно хлебавши. Я не могу доверить тебе мою племянницу. Господин Мённикхузен, отец, ее здесь оставил, и господин Мённикхузен, отец, ее отсюда заберет.