Осматривая его, Гавриил нашел немного сена, оставшегося здесь бог весть с каких времен. И крыша оказалась довольно крепкая — вполне могла укрыть и от сильного дождя.
— Небо к нам милостиво, — не скрывая радости, сказал Гавриил. — Я уже, признаться, с тревогой подумывал о том, где бы нам найти пристанище на ночь. Правда, и этот приют не отличается удобствами, и избалованный юнкер Георг, наверное, сделает недовольную гримаску… Но все же он сможет, по крайней мере, отдохнуть на мягком ложе и под кровом.
— Он? А вы?
— А я, как верный слуга, буду стоять на страже у этой двери.
— Неужели вы совсем не устали? — удивилась Агнес.
— Нисколько. Я человек привычный к тяготам походной жизни.
— А я совсем выбилась из сил, — вздохнула Агнес, устало опускаясь на мягкое сено.
— Ох я недотепа!.. — воскликнул тут Гавриил, бросая узел в угол сарайчика.
Он тотчас же принялся взбивать сено, устраивать из него ложе, а потом покрыл его своим длинным кафтаном.
И все сетовал:
— Где была моя голова! Как я раньше об этом не подумал!
— О чем вы? Об этом? — Агнес указала на сено.
Но Гавриил все укорял себя:
— Что гнало меня все время вперед? Это была непростительная ошибка с моей стороны, это было прямо преступление! Как могли вы, молодая, слабая девушка, после бессонной ночи, после перенесенных страхов, вынести еще и такой долгий, трудный путь?
— Об этом не тревожьтесь, — с усталой улыбкой успокоила Агнес. — У меня был приятный спутник.
Гавриил с сомнением покачал головой:
— Вы сами ввели меня в заблуждение, фрейлейн Агнес. Весь день вы были веселы и бодры, как же мне могло прийти в голову, что вы устали? Если бы вы хоть раз пожаловались на усталость!
— Я в течение дня и не чувствовала усталости.
— Я теперь понимаю: вас окрыляло горячее стремление поскорее увидеться с любимым отцом… а, может быть, и с мужественным юнкером Хансом.
— Господин Габриэль!..
В голосе Агнес послышалось вдруг такое искреннее огорчение и даже раздражение, что сердце Гавриила, как это ни странно, затрепетало от радости.
— Сапоги не натерли вам ноги, милый юнкер? — вздохнул он с притворной озабоченностью.
— Ноги у меня так одеревенели, что я боли и не чувствую. Все хорошо, я не стану жаловаться.
— Бедная, бедная фрейлейн Агнес! — посочувствовал Гавриил. — Что же нам теперь делать?.. Хорошо, что мы набрели на этот сарайчик! Я был бы осужден на вечную кару, если бы вы завтра утром не смогли подняться на ноги или — храни нас небо от этого! — совсем расхворались! Каким тяжелым, каким страшным должно вам казаться это путешествие, а оно — увы! — может еще больше затянуться! Какие еще неожиданности впереди?