— Вот видишь! — сказала супруга. — Ты подумай!
— Хорошо! — пообещал я.
Гай наконец добрался до рук матери. Вита взяла сына и прижала его к груди. Гай подвигал губами, высунул язычок и снова затих. Я встал и откашлялся.
— Песня! Для моей любимой, подарившей мне сына!
До седьмого класса я солировал в хоре. Директор уверяла, что у меня голос как у Робертино Лоретти. Она обожала итальянского мальчика и заставляла меня учить его песни. Мне пророчили славу оперного певца. Но в восьмом классе голос сломался, так что ни Пласидо Доминго, ни Лючано Паваротти, ни даже Баскова из меня не вышло. Я, впрочем, не расстроился: гимнастика нравилась мне больше. Но итальянские песенки я запомнил. В компании меня пробивало. Девчонки говорили: у меня приятный баритон. Вите он тоже нравится.
Ке белла козэ на юрнадэ соле,
Н 'ариа серена допо на тембеста!
Пе'ль ариа фреска пара джа на феста…
Ке белла козэ на юрнадэ солее…[22]
Вокруг костров затихли. Да и весь лагерь, казалось, замер. Под небом другого мира, в бескрайней зимней степи, странно и необычно звучала песня, созданная у моря, млеющего под солнцем. Я этого не ощущал. Я пел…
Ма н'ату соле ккью белло, ой не',
О соле мио ста нфронда те!
О соле, о соле мио, ста нфронда те,
Ста нфронда те![23]
Когда я умолк, «кошки» закричали и захлопали. Гром аплодисментов оглушил меня, и я удивился: неполная турма не могла производить такой шум. В освещенный кострами круг вступила Валерия, и я понял: возле нашей стоянки собрался лагерь.
— Не знала, что ты поешь! — сказала трибун, присаживаясь. — В Роме ты мог получать за это деньги.
— Это согласуется с достоинством сенатора? — спросил я.
— Не знаю! — пожала плечами трибун. — Вернемся в Рому, спросим у Флавии. Она у нас цензор. Возможно, запретит. Так что пой, пока мы здесь!
Я захохотал, она поддержала. Виталия и «кошки» присоединились.
— О чем эта песня? — спросила Валерия, отсмеявшись. — Вроде латынь, но не совсем понятно.
— Это итальянский язык, возникший на основе латинского в моем мире. Песня о любимой, которая стала для мужчины солнцем.
— Муж зовет меня «sole»! — похвасталась Виталия. — Это красивее, чем просто «sol»[24].
— Он прав! — согласилась трибун. — За такой, как ты, стоило идти в Балгас.
«Кошки» у костра довольно заулыбались.
— Здесь, — Валерия повела рукой, — собралась вся когорта. Даже я не удержалась. Спой еще, сенатор!
И я спел. «Аве, Мария!», «Санта Лючия» и другие хиты — все, что вспомнил. Это мало походило на концерт «звезды», прибывшей в провинцию с очередным чесом. Не было ужимок, возгласов: «Ручки! Где ваши ручки?!», воплей поклонниц и криков «Браво!». Солдат пел для своих товарищей, и они ему хлопали — просто и от души. Когда репертуар иссяк, я поклонился публике, поднял с земли Виту, и мы направились к себе.