Он попытался смягчить свои слова, улыбнувшись после них и как можно ласковее взглянув на сестру.
Агата тоже взглянула на него; ее лицо стало совсем открытым от напряжения, с каким она вчитывалась в его черты.
— Ведь здоровый человек не так уж чувствителен к маленьким неприятностям?! — повторила она свое. — Что в них в конце концов!
Это привело к тому, что Ульрих сосредоточился и перестал передоверять свои мысли какой-то одной части себя. Он был снова теперь человеком объективного ума.
— Ты права, — сказал он, — что, в конце концов, в происходящем как в таковом! Важна система представлений, через которую смотришь на происходящее, и та система личности, в которую оно включается!
— Как это понять? — недоверчиво спросила Агата.
Ульрих извинился за абстрактность сказанного, но пока он искал доходчивой аналогии, к нему вернулась братская ревность, что и определило его выбор.
— Предположим, что женщину, которая нам небезразлична, изнасиловали,сказал он. — По героической системе представлений надо ждать мести или самоубийства. По системе цинично-эмпирической — что она стряхнет это с себя, как курица. А то, что произошло бы сегодня на самом деле, было бы, пожалуй, смесью первого со вторым. И это отсутствие внутреннего критерия отвратительнее всего.
Но и с такой постановкой вопроса Агата не согласилась,
— Неужели это, по-твоему, так ужасно? — спросила она просто.
— Не знаю. Мне казалось, что это унизительно — жить с человеком, которого не любишь. Но теперь… как тебе угодно!
— Это, по-твоему, хуже, чем если женщина, выходящая замуж раньше, чем через три месяца после развода, обязана пройти официальный гинекологический осмотр, чтобы, установив, беременна ли она, можно было определить права наследников? Такое бывает, я сама читала.
В оборонительном гневе лоб Агаты словно бы округлился, а между бровями опять появилась вертикальная складочка.
— И любая проходит через это, если нужно! — сказала она презрительно.
— Я не спорю с тобой, — ответил Ульрих. — Все, когда до этого и впрямь доходит дело, проходит как дождь и сиянье солнца. Наверно, ты гораздо разумнее, чем я, если ты считаешь это естественным. Но естество мужчины не естественно, его природа меняет природу и потому сумасбродна.
Улыбка его просила дружбы, а глаза его видели, как молодо ее лицо. Когда оно волновалось, на нем почти не было морщинок, от того, что происходило за ним, оно напрягаясь, еще больше разглаживалось, как перчатка, в которой рука сжимается в кулак.
— Я никогда не думала об этом в такой общей форме, — ответила она теперь.Но после того как я послушала тебя, мне опять кажется, что я жила ужасно неверно!