— Она неотъемлемое свойство духа!
— Свойство духа, когда ты раб своего тела. Частично это свойственно и нам, но мы научились освобождать свой дух. Вы преклоняетесь перед числами, а числа означают омертвление. Первопричина их трагедии — суша, — обратился он к другому дельфину. — И на других планетах мы встречали подобные существа. Обосновавшись на крошечном твердом клочке земли, люди, должно быть, воспринимают Вселенную как колпак, чьи стенки трудно разбить, чтобы оказаться на просторе. Поэтому они и ищут истину с помощью ножа и молотка дробят ее, не понимая, что кусок чего-то — это уже не целое, это только часть истины, что число — это покой, а истина, которую оно символизирует, познаваема лишь в вечном ее движении.
— Но призвание человека — изменять и создавать! воскликнул я.
— И это вы понимаете неправильно, — ответил дельфин. — Можно изменять и создавать только себя. Так делают все разумные существа во Вселенной, потому что она сама непрерывно создает себя. Вы же интересуетесь только вещественной стороной и не замечаете, что ваш дух остается прежним, что в нем умирают те силы, с помощью которых единственно можно проникнуть в настоящую Вселенную. Но есть люди, которые знают об этом, мы встречали их между звездами…
— Не верю! — прервал его я, потому что это была моя последняя истина, но в то же мгновение я почувствовал, что ничто во мне, кроме голоса, не возражает. — Не верю! — крикнул я еще громче и открыл глаза.
— Вы верите, — сказал человек, стоящий на скале в сиянии звезд. Он стоял на самом краю скалы, а живая масса без начала и конца придвинулась к нему вплотную и покорно лежала у его ног. — Сейчас вы поверите, — сказал он и шагнул в воду. Потом наклонился и сел. Я увидел под ним два длинных блестяще-черных тела.
— Я скоро вернусь, — сказал он.
Я стоял на коленях и смотрел, как человек со скоростью торпеды несся по белой дороге к луне, к солнцу, к центру Вселенной. По белой дороге, соединяющей две черные половины океана.
— Не верю! — закричал я и бросился в обратную сторону, в поле, в темноту. — Не верю!
И я бежал и кричал, пока не оказался на шоссе, твердом и неподвижном, как скала, обычном человеческом шоссе, которое вело к другому сиянию неоновому сиянию большого города…
На следующий день, проснувшись, я чувствовал себя совершенно разбитым. И что только не приснится человеку, думал я, когда в комнату вошла горничная.
— Это письмо еще утром оставил для вас какой-то господин, — весело прощебетала она. — А вы все спите и спите.
Я с трудом распечатал конверт — так сильно дрожали руки. Кто в этом незнакомом городе мог написать мне и кому было известно, где я остановился? Прочитав письмо, я, наверное, выглядел страшно испуганным, потому что девушка спросила: