Навстречу солнцу, ветру и морской прохладе
Это лето выдалось особенно жарким, но туристов не становилось меньше. Они каждый день проходили мимо окон приветливо улыбающегося старика, посылавшего особо понравившимся посетителям воздушные поцелуи. Праздником для него были дни, когда его выносили на улицу посидеть у дома. Подагра делала свое дело, он все более становился неподвижным. Только слушались руки, которые за долгие годы врачевания не поддались Недугу, постепенно забирающему тело. Особенно странно он выглядел в зной. Укутанный в одеяло, с замысловатым чепчиком на голове старик производил впечатление человека, на котором сходились миры — реальный и какой-то таинственный, загадочный. Каждый из них хотелось приоткрыть и в каждый заглянуть. Иногда он даже брал в руки гармошку. Не успевал приложить ее к губам, как уже сами собой начинали звучать привычные для него, но забытые историей звуки. Они напоминали марши второй мировой, но звучали так по-мирному, мелодично, что всегда привлекали прохожих и туристов. За годы недуга у него сложился круг почитателей его таланта во главе с вечно голодной кошкой Расой и задиристым вороном по кличке Барон, на которую он откликался с неизменным почтением. По тем монеткам, которые иногда бросали ему туристы за мастерское исполнение забытых военных хитов, он изучал географию. Когда же вместо привычных марок, пфеннигов к его ногам упал незнакомый евро, он понял, что в мире что-то произошло, он стал другим и его время окончательно ушло в вечность.
«Следующая станция Лиелупе, — прозвучал голос машиниста. — Будьте внимательны при выходе на перрон». Гедрюс всматривался в знакомый с детства пейзаж, который сначала медленно проплывал за окнами вагона, а затем, все ускоряясь, превращался в стремящуюся вперед и вперед зелено-голубую ленту. Он не мог ответить себе на постоянно задаваемый в последние дни вопрос: зачем нужна ему была эта поездка? В его жизни все начинало складываться нормально. После долгих мытарств он наконец-таки получил работу в серьезной компании. Конечно же, она далеко не соответствовала его интеллекту, возможностям, но и это уже было что-то после стольких лет неопределенности, потерь, жизненных перипетий. Дайва тоже потихоньку начинала входить в его жизнь. Их отношения нельзя было назвать совсем близкими. Она могла бы стать хорошей хозяйкой в их доме, досмотреть его детей. Возможно, она даже его любила. У него же были к ней ровные, без напряга и претензий на душевную близость отношения мужчины, которому просто нужна была женщина. Гедрюс чувствовал, что грань между ровными и обязательными уже начинала медленно смещаться в сторону последних. Это состояние тяготило его. Видимо поэтому он стал подольше задерживаться на работе, принимать предложения знакомых провести время в их компании. В его жизни стали появляться женщины. Он понимал, что еще немного, и он просто пойдет по рукам, отчего частенько возникало чувство отвращения к самому себе. И вот теперь эта неожиданная встреча. Гедрюс осознавал, что ему именно сейчас не нужны были еще какие-то отношения с женщиной, а тем более приехавшей на отдых, для которой связь с ним могла стать не более чем курортной интрижкой. Гедрюс тут же отогнал эту мысль: она была слишком далека от образа легкомысленной разбитной бабенки, ее вид подчеркивал скорее обратное. Уверенность, самодостаточность были во всем — во взгляде, в гордой осанке, в движениях, манере говорить, общаться. Гедрюс понимал, что на подсознательном уровне с ним что-то происходит, но оценить свое состояние еще не мог или не хотел. Скорее всего, он боялся признаться в том, что эта встреча тронула его душу. Он всеми фибрами ощущал очень сильное женское начало, которое завлекало в свой плен. Для него это было давно забытое чувство, отчего все сложнее становилось управлять разумом. Нахлынувшие вдруг эмоции предвещали, скорее всего, безрассудство. И, тем не менее, они волновали, радовали, хотя и создавали ощущение тревоги, бросая его, неисправимого циника, в стихию неизвестности.
