Старик, преодолевая дрему, поглядывал в сторону залива. Затем погружался в старческий сон и, движимый внутренними импульсами, вновь возвращался в реальность. Анна… Он интуитивно чувствовал, что она уже должна быть где-то здесь. Ведь наступил конец июля, ее время, когда она выходила из дюн в лучах играющего солнца, соединяя здесь, в этом месте, энергетику земли, тепло песчаного берега с золотом расходящихся солнечных нитей. Играя, переливаясь в этих энергетических сплетениях, Анна казалась неземной, легкой, воздушной. К ней хотелось, но нельзя было прикоснуться из-за боязни, что она может слиться с этими лучами, этим светом и уйти навсегда.
Зазывной шепот то набегающей, то вновь уходящей в глубины стихии волны уносил старика в свой особый мир. Это был мир то наплывающих воспоминаний, то иллюзий. Он видел себя в прошлом, в далеких мечтах, планах, видел молодым и по-прежнему красивым. К нему вдруг приходило ощущение того, что впереди еще так много надежд и каких-то манящих тайн. Возможно, он просто заглядывал в мир своей будущей жизни, куда судьба уже совсем скоро должна была перенести его после физического ухода. Она как бы успокаивала старика, давая понять, что все то, что так безжалостно отняла у него в этой жизни, обязательно возвратит ему в иной, и по-особому, светлой. Его страсть, его отнятая обстоятельствами любовь… Его Анна… Он уже не мог определить грань между тем, что долгие годы было в его памяти, и тем, что присутствовало в его воображении. Только музыка, созданная чувствами, идущими из глубин подсознания, проводила черту между миром воспоминаний, который давно стал его реальностью, тоской по утраченному, и тем, что рождали его фантазии. Эти чувства наполняли смыслом теперешнюю жизнь. Особенно это волнующее душу ожидание уже совсем скоро увидеть Анну. Вместе с ее появлением именно в этом месте и в это время года к нему возвращалась из далекого прошлого его Анна, выходящая из дюн в играющих лучах июльского солнца навстречу его любви. Его душа открывала путь для так знакомых и с годами не забытых чувств. Он, как и много лет назад, совершенно реально ощущал прикосновение ее прохладного тела. Он помнил свои ладони, скользящие по бархатистой коже и собиравшие стекающие с золотистых волос ручейки задержавшейся соленой волны, помнил, как сухими губами касался ее глаз, нежного лица, шеи, заглатывал соски упругой груди. Он утопал в ее страсти, соединяясь с глубинными тайнами души и уютным шелком ее тела, сливающегося с золотом песчаного ложа.
Его приняли сдержанно дружелюбно. И это задевало Гедрюса. Он ничего не понимал. Столько женщин искало его расположения. «Что надо было этой особе? Еще раз доказать себе, что она все еще хороша, привлекательна, нравится мужчинам, обращает на себя их внимание? Или же это способ самоутверждения? Но зачем? У нее все это есть», — рассуждал он, делая вид, что слушает Анну. Она была хороша. В лучах уходящего солнца ее тело отливало бронзой, золотистые волосы играли переливами на легком ветру, посылаемом набегавшей волной. Гедрюс целый день жил предстоящей встречей. Эти эмоции… Они будоражили его воображение, мешали, радовали, вызывали гнев. Она понимала, что нравится, но вела себя так, будто ничего не замечает. Его приводило в бешенство это состояние. С ним играют, забавляются как с неопытным юнцом? Но это вовсе не походило на насмешку. В глазах читался интерес к тому, что он говорит, думает. Гедрюс невольно поймал себя на мысли, что уже давно ни одной женщине не открывал душу, в этом даже не возникало потребности. Теперь же ему казалось, что он успел рассказать этой незнакомке все, о чем думалось в последние десять лет, о чем переживалось, о каких-то своих чувствах, в которых сам не мог разобраться все эти долгие годы. Ему хотелось говорить об этом именно с ней. Произошло все так неожиданно, как-то само собой, как будто все это было предначертано судьбой. Она все понимала, но вовсе не давала советов, не восхищалась и не осуждала. Да в этом и не было никакой потребности. Он чувствовал, что его понимают, и то, что Анна увидела его как-то по-своему, особенно, льстило.