— Если я вам когда-нибудь понадоблюсь, ваше величество, если я могу чем-нибудь вам услужить — передать письмо, известие или всё, что угодно, вам нужно лишь попросить. Я ваш слуга до конца своих дней. И клянусь Богом, когда-нибудь я окажу вам настоящую услугу.
Она почувствовала, как её руки коснулись его тёплые неловкие губы, а затем он быстро повернулся и выбежал вон из комнаты.
Жан Симьер отпустил руку английской королевы. Всякий раз, целуя, он задерживал её у своих губ; он знал, как превратить почтительный жест в ласку. Взглянув Елизавете в лицо, он передал взглядом своё желание поцеловать ей не руку, а губы. Симьер был невысок ростом и не отличался красотой, но его неправильные черты лица и сверкающие чёрные глаза, как и весь облик, свидетельствовали о том, что ему не занимать мужественности и энергии. Он был остроумен и учтив, с изысканными манерами, но всё в его внешности говорило о том, что это человек необычайно страстного и безрассудного нрава. Его направили в Англию для того, чтобы убедить сомневающуюся женщину выйти замуж за его господина, герцога Алансонского, и он действовал так, будто сам добивался её руки.
Симьер приготовился увидеть сорокалетнюю старую деву, которая, несмотря на своё скандальное прошлое, делает вид, будто колеблется, как юная барышня, но не прошло и нескольких дней, как ему пришлось изменить и своё мнение о Елизавете, и свой подход. Английская королева оказалась человеком необыкновенным. Её нельзя было назвать красавицей, и всё же она была хороша; у неё был по-мужски острый ум, но с удивительно женственными чертами. Когда она смотрела на него, казалось, что она видит его насквозь, но ей безразлично, что он за человек. В течение своей последней аудиенции он всё время убеждал её, что Алансон безумно в неё влюблён, а в конце не постеснялся открыто заявить, что сам пал жертвой её чар.
В ответ Елизавета рассмеялась ему в лицо. Он понял, что никогда не забудет этот смех; насмешливый и в то же время кокетливый. Он начал против неё приступ, а она пригласила его попытаться одержать победу на его же собственных условиях.
— Если бы вы были моим женихом, мосье Симьер, я бы считала, что мне угрожает страшная опасность.
— Если бы я был вашим женихом, мадам, — возразил он, — вы бы вышли за меня замуж ещё два месяца назад.
Приём в Хэмптонкорте только что закончился, и они сидели рядом в Длинной галерее и смотрели, как придворные танцуют павану[11]. Елизавета в такт музыке обмахивалась веером из перьев. Её платье было белым, а туфли и нижняя юбка — из алого атласа; на ней было ожерелье из огромных рубинов и жемчужин, а диадема в её волосах была сплошь усыпана такими же камнями. На голове у неё был парик; её собственные волосы поседели и стали ломкими после того, как их столько лет завивали раскалёнными щипцами. Её губы были обведены красным, а тонкие брови подрисованы карандашом. В своей первой депеше Алансону Симьер отметил белизну её кожи и стройность фигуры, хотя на его вкус она была, пожалуй, слишком худа. Он часто задавался вопросом, правдивы ли старые сплетни о том, что она принимала в опочивальне графа Лестера в одном открытом пеньюаре. Ни наружностью, ни манерой разговаривать она не походила на распутницу, в ответ на его ухаживания в её глазах не появлялось ни любопытства, ни лицемерия. Если она и выйдет замуж за Алансона, что маловероятно, вполне может оказаться, что телом она всё ещё осталась девственницей, однако Симьеру было известно, что, отдаваясь мужчинам, такие женщины их просто пожирают. Жаль, думал он про себя, что он не жених, а всего лишь сват. Эта женщина не будет счастлива, если муж не подчинит её себе, а ему всегда удавалось подчинять себе женщин — за одним исключением. Этим исключением была его жена, в которую он влюбился, что само по себе было глупостью, но ещё большей глупостью было то, что он обращался с нею кротко и потворствовал всем капризам. Кончилось это тем, что жена изменила ему с его родным братом. Узнав об этом, Симьер подослал к брату убийц и отравил жену, после чего счёл, что его поруганная честь отомщена. Королеве Англии это было известно, однако в её глазах не было и тени удивления или отвращения, когда он говорил ей комплименты и ласкал её руку губами.