Между прочим, баржи, которые водил отец, — зотовские. В войну Зосима Савватьевич сильно поднялся в гору, его паи были и в речном, и морском пароходствах, в акционерных обществах и компаниях. Чего там, воротила!
А я его крестник, и учусь в реальном училище: без протекции именитого богача вряд ли бы туда поступил сын прачки и шкипера-баржевика. Мама все выхлопотала…
Но папа… Разве не мог бы он стать своим человеком при Зосиме Савватьевиче?
Какой-то он не от мира сего. Никогда не знаешь, что у него на уме и куда он повернет.
Щепетилен отец до невозможности. Возил зерно, поэтому мама как-то попросила: «Хоть для куриц принеси, другие-то баржевики небось наживаются». Принес папа — больше сору и пыли, чем жита.
— Того-этого, мать, в последний чтобы раз… В суп ты их, куриц-то! В суп — да и дело с концом!
Нынче мы мало видим его дома: рейсы выпадают все спешные. Выдан отцу парусиновый портфель, доверено формировать целые караваны.
Да и как ему не стараться: паек ведь овсом выдают! Эх, папа, папа, слаб ты характером, вот о чем подозреваю.
Я заткнул уши, чтобы не слышать, как тюкает топор.
Прыгая у стола, Нюшка трясла мышиной косичкой:
— Я, я буду чай разливать!
Вечер. В сборе семья. Старшая моя сестра Агния подменилась на телеграфе. Катя отпросилась у барыни, и матрос Дима Красильников тут как тут — жених, понимать надо.
На маме кашемировая шаль, тугой узел волос убран под чепец. «Белолица, черноброва», — услышу слова из песни, всегда думаю — они о маме. Кокошник бы ей с жемчугами, душегрейку соболью — всей статью мама истая боярыня! И очи с поволокой, и ямочки на щеках, волосы, как шелк. Дочерям она, как сестра! Агния, право, выглядит мамы старше. Не вышла наружностью, бедовать Агнии в вековухах. Зло меня берет: золотой она человек, добра и справедлива, домовита. На месте Димы я бы еще подумал, к кому свататься. Не хулю Катерину, но считаю — Агния лучше.
— Ну-ка, Алексевна, — сказал папа Нюшке. — Где мой сундучок?
— Счас!
Нюшка приволокла из сеней походный саквояж отца — самодельный, с висячим замочком.
— Тяже-е-лый! И что же в нем есть?
Отец после бани, на шее полотенце. Благодушествует, держа блюдечко на растопыренных пальцах.
— Давай, — говорит отец усмешливо, — посмотрим, что ли, Алексевна?
Густая борода не скрывает рубцы и шрамы, обтянутые синеватой глянцевой кожей. Не по себе непривычному человеку видеть это обезображенное страшное лицо.
Из саквояжа появляются подарки: маме и сестрам отрез ситца на кофты, Нюшке лента, Диме — пачка табаку. Наконец, с самого дна — мешочек дроби.
— И не знаю, кому дробь, кто у нас стрелок? — кричит Нюшка.