— К отцу я, Володя, — показываю ему узелок. — В ездку уходит, утром отчалят, а белье забыл.
— Чеши назад. Стрелять приказано. Шляются тут всякие гражданские, которые без понятия.
Шея у Вовки длинная, в шлеме он, как гриб. А задается…
— Да что такое, Володя? Что происходит?
Ссориться мне с ним не с руки.
— Тревога! Подняли сразу после отбоя и марш-марш в оцепление. Думаю, контру ловят.
— Контру? Зачем тогда повозки скачут?
— Поскачешь сейчас и ты, — больше и больше напускал на себя Вовка. — Тикай, добром прошу. Переводят в Вологду штаб Беломорского округа. Штабные и есть штабные — устроили тарарам… Давай, давай с глаз долой. Топай!..
Темные закоулки, грязь, грызня одичалых кошек у помоек.
Я ли не знаток задворок? Бывало, после реального шинель на гвоздь, корзины в руки и пошел. Пошел колесить по Троицкому, по Немецкой слободе. Чтобы принять посыльного от прачки, не отпирают парадного. Ну да, не с фасадов я изучил особняки господ управляющих, инженеров и коммерсантов. Белье разнеси по адресам, плату прими и новые заказы и встреч с соучениками избеги. Случалось, подкарауливали, колотили скопом… Отпрыски громких фамилий! Наследники! Зазорно за одной партой со мной сидеть? Так нате вам… нате! Допоздна слепнул за учебниками — отбарабаню урок, от зубов отскакивает… Нате вам!..
По улице протрещали мотоциклеты: в колясках солдаты, один с ручным пулеметом. Вскачь за мотоциклами поспевали повозки, ездовые отчаянно нахлестывали лошадей.
Дровяники, сараи впритык: теснотища. Взобрался на крышу. Тес скользкий, недолго шею свернуть. Прыгая с крыши на крышу, я пробирался вдоль проспекта. Вдруг близко захлопали выстрелы. Живо слетел наземь. Ну и ну… Не врал Вовка, впрямь палят почем зря.
Вдоль забора прошаркало. Стон, сдавленное дыхание — свалилось что-то грузное. Мне бы ноги в руки да деру задать, а я подпрыгнул, уцепился и, вскарабкавшись, навалился грудью на забор. Человек хрипел и дергался. Он рвал ворот рубахи, распяливая окровавленный рот в беззвучном вопле:
— Золото-о-о! Казна-а-а!
Топал, торопился с перекрестка солдат. На ходу передернул затвор — позванивая, покатилась по камням мостовой гильза.
— Стой, стрелять буду!
Кому стоять велят, тот лежит и навряд ли встанет… Кулем свалился я с забора. В окнах домов — потемки. Ослепли окна, белые занавески точно бельма. Жмутся особняки, спрятавшись за палисадами, и топит город туманом, брешут в тумане собаки.
Я продирался какими-то кустами, оступился в помои по щиколотку. Выручило знание задворок: прыгнув с крыши сараюхи, я очутился по другую сторону забора.