Лакат согласился и решил участвовать лично. От нас пошел Евсей. Недовольный Ванька пробурчал вслед:
-- Как тяжести кидать -- Шестерки, как вино дармовое от пуза хлестать -- Фраера.
Первые пять порций провалились в спортсменов быстрее, чем вода в песок. После десятой кружки едва заблестели глазки. Я уже начал опасаться, что бурдюком не обойтись, но после двадцать третьего подхода губы Лаката расползлись по всему лицу, глаза под переносицей сошлись в кучу и вождь рухнул.
Евсей презрительно икнул, дрожащие руки вытряхнули из бурдюка остатки. Еще глоток и наше преимущество стало безоговорочным.
-- Пахан, -- блеял Фраер, -- а я и в Бим-бом щас победю... -- Ноги Евсея подломились и он ткнулся лицом в песок.
Островники народ пакостный и прескверный, но заветы бога Зару чтят свято. Сундук вернули без вопросов, выиграл -- получи. Так же молча, нас доставили на большую землю. Ни здравствуй, ни до свиданья, ни приезжайте еще. Холодно попрощались, ни по олимпийски.
До лагеря ползли почти час. Сундук тащить оказалось удобней, чем Евсея. В сундуке четыре острых угла, в Евсее сорок четыре, как не поверни -- сплошные кости, коленки да локти. Кондрат Силыч, оглядев сундук со всех сторон, вполне серьезно сказал:
-- А пусть там и сидят. Дырку сделаем, в день кусок хлеба да стакан воды.
Корешам идея понравилась, даже Евсей нашел силы кивнуть. Хорошее предложение, душа так и жаждет откликнуться. Кое-как поборов искушение, я приказал:
-- Открывайте.
Сначала пошел запах, волна вони была такой плотной -- вяли цветы поблизости. Сверху, в позе эмбриона, покоился господин граф. Лицо без эмоций, ресницы дергаются. Лёньку уложили на траву, попытались распрямить, бесполезно, коленки, как стальная пружина, каждый раз возвращаются к подбородку.
Аркашке пришлось тяжелее. Его ноги были так плотно сжаты, что те части тела, которые находятся между... точнее -- когда-то находились... Впрочем, теперь это неважно, теперь это сугубо личная интимная проблема самого Аркашки. Как-то не везет им с братцем на причинные места.
С трудом Васька с Ванькой раздвинули приказчику ноги, лицо Аркашки порозовело, вздыбилась в тяжелом вздохе тощая грудь, и он чуть слышно прошептал:
-- Два дня не дышал, организм так зажало, мизинцем пошевелить боялся.
-- Ты теперь никогда ничего не бойся... Поздно... -- Посоветовал Ванька.
Лишь отпущенный на волю Ахтах проявил к Аркашке сочувствие:
-- Бим-бом больше нельзя, бом-бим можно.
Лёньку пришлось размачивать в озере. Туда же сволокли и Аркашку. Вся грязь, конечно, не отстанет, но может хоть лошади перестанут шарахаться. Рыбу вот жаль...