— А как он беседовал, Керим? — спросил у него здоровенный таджик.
— Тебе лучше не знать, — ответил Керим, доверенное лицо Эмира, тот самый, который так ловко убрал утром отрубленную голову Перепелкина со столика Тамерлана Рустамова. — Загоните их сюда, в вертолет!
— В вертолет? — переспросил у меня Артист. Мы увидели, как в следующий момент здоровенный таджик подтолкнул Боцмана стволом автомата в сторону винтокрылой машины. Бородатый Гвидо вынул пистолет — держал под прицелом Муху. Керим же, стоя в люке с пистолетом-пулеметом наперевес, контролировал действия всех четверых. Я пробормотал:
— А вот это уже совсем плохо. Люди Густери!
— Что? Люди Густери? — возник за нашими спинами задыхающийся голос Ламбера, который только сейчас вернулся сверху к тутовой роще.
— Да!
— Ну что, Пастух? — выговорил Артист. — Валим их? Не ответив ему, я вскинул пистолет и, мгновение помедлив, выстрелил в таджика, конвоирующего Боцмана. Он зашатался, автомат заплясал в его руках. В одно мгновение Боцман развернулся и, одной рукой придержав падающего таджика, заслонился им, как щитом, и перехватил «калаш». Гвидо вскинул свой ствол и пулю за пулей всадил всю обойму в тело незадачливого таджика. Хорошо, что у него не АКМ. Иначе пули просадили бы насквозь обоих — и азиата, так и не успевшего понять, что происходит, и самого Боцмана. Боцман ответил очередью в упор. Надо отдать Гвидо должное: он тотчас же упал на землю, перекатился и, молниеносно перезарядив обойму, снова стал стрелять… Муха попытался вывернуться из-под прицела Керима и получил пулю в руку. Не повезло Мухе. Я видел, как гримаса удивления исказила его лицо, а потом он прижал ладонь к раненому предплечью и, выбежав из-под сени желтеющих тутовых деревьев, короткими перебежками ринулся к вертолету. Из вертушки один за другим выпрыгнули еще трое. Один из них был срезан на месте очередью боцмановского «калаша», но потом у него то ли заклинило патрон, то ли кончился магазин… но Боцман уже не стрелял, а только тянулся под дулами направленных на него автоматов и что-то злобно бормотал. Его оглушили прикладом.
Нет ничего хуже беспомощности. Что я могу на прекрасно простреливаемой поляне, с одним пистолетом против нескольких автоматов? Чем могу помочь друзьям которых тащат в вертолет — одного оглушенного, второго — с простреленной рукой, с до крови закушенной от боли губой?.. Если я что и могу — только отступить обратно к деревьям, под их сень, чтобы не стать мишенью.
— Керим, там еще двое! — крикнул Гвидо. — Рогсо maledetto! Берите и тех!