21 сентября
Море продолжает бушевать: сейчас оно вздымается выше маяков. Рассыпается клочьями белой пены, словно снежный ком, словно громадное шарообразное соцветие калины, подхваченное злым ветром.
Оно ревет уже несколько дней. Чайки и буревестники укрылись между рыбацкими суденышками или на пустыре, заваленном мусором и заросшем сорняками; они стали грязные, непохожие на себя.
В правом верхнем углу окна, у которого я сижу, очень медленно разрастается тонкая, как ломтик, тучка неосязаемой белизны. Листья пальмы, веером развернутые к западу, пока еще темны. Но их как будто обтекает отдаленное ровное свечение, и почти черная зелень оживает. После долгих странствий я вернулся домой. Не знаю, почему та, прошлая осень так ясно возникает у меня в памяти, со всеми ее огнями.
Там, наверху, ветер на мгновение утих, потом снова стал наполнять небо скоплением светящейся пыли, которая металась в вышине, потом рассеивалась в непостижимом спокойствии. Проносились белоснежные продолговатые облака, подгоняемые порывами ветра. Но светило солнце, воздух был не такой, какой бывает в бурю. Стоял один из тех пригожих дней, какие бывают ранней осенью, когда солнце кажется совсем близким, на уровне наших глаз.
Когда голубой «форд» Капитана и Сары остановился перед домом, свет уже не был в зените, он снижался, запутывался в верхних ветвях деревьев. Сара первая вышла из машины. Она совсем не изменилась. Ветер овевал ее волосы, но не мог их растрепать: как и прежде, они были у нее совсем короткие, ярко-рыжие; она по-прежнему была худощава, тело как у мальчика, ноги узкие, словно два ножа. Раньше я часто говорил ей, что у нее четкий солдатский шаг; теперь в ее походке появилась какая-то неуверенность, почти разболтанность. Она прошлась до площадки, где обрывалась дорога и начиналась каменистая тропинка, круто поднимавшаяся вверх между соснами; сосны росли тесно, зелень хвои местами кудрявилась, то светлая, то темная, как зола; затем Сара вернулась к дому, а муж в это время пробовал ключи.
Когда я пришел к ним, в большой комнате первого этажа стулья, кресла и оба стола были еще расставлены симметрично и бессмысленно, как стоит обычно мебель в необитаемых домах, и повсюду: на столах, на подлокотниках кресел, в углублении сидений, по углам — лежал толстый кучерявый слой пыли. В одном из углов, под окном, на каменном полу виднелась черная полоса: это была не пыль, а кучка дохлых мух.
В доме было холодно, холодней, чем снаружи.
Сара встала на колени перед камином и принялась раскладывать в нем сосновые шишки и щепки. Полила их спиртом и бросила сверху зажженную спичку: первые ярко-голубые языки пламени взвились мгновенно, как залп из ружейных стволов. Потом она бросила в камин скомканную газету, еще несколько спичек: пламя стало разгораться, шишки сделались багрово-красными и хрупкими, они корчились в пламени, но казалось, будто это раскрываются какие-то редкие сияющие цветы.