Золотые Маски не отвечали. Они молча вели грека, руки его были связаны за спиной, а голова закутана платком.
– Сжальтесь! – продолжал Лаццаро. – Дайте мне только несколько дней. Отпустите меня. Дайте мне еще только несколько дней сроку!
Грека привели на площадь Голов, где снова собрался суд семи Масок.
– Я сознаюсь в своей вине. Я раскаиваюсь в моих поступках. Дайте мне еще короткий срок, я ни о чем более не прошу…
В эту минуту покрывало упало с головы грека. Лаццаро, дрожа упал на колени, взор его с ужасом остановился на эшафоте.
Это ужасное сооружение, освещенное лунным светом, отняло у грека последние силы и твердость. Он не был в состоянии произнести ни слова.
– Грек Лаццаро, – раздался голос председательствующего, – последний час твоей жизни среди людей настал. Ты понесешь наказание за твои бесчисленные преступления. Человечество не будет более страдать от твоей злобы и подлости. Молись.
– Сжальтесь! – вскричал Лаццаро, и зубы его от страха стучали так сильно, что он едва был в состоянии говорить – Сжальтесь. Не дайте мне умереть. Я стал лучше. Я раскаиваюсь в том, что сделал.
– Молись, – повторил прежний голос.
– Вы хотите убить меня… убить! – вскричал Лаццаро. – Дайте мне жить! Я буду служить вам.
– В третий раз говорю тебе: молись. Час твоего наказания пробил, – снова сказал председатель.
Трус Лаццаро хотел молиться, но, казалось, не мог найти слов для молитвы. В короткий промежуток, предшествовавший казни, Лаццаро сто раз перенес смерть. Страх его был ужасен.
Мулла Кониара сделал знак. В то же мгновение на голову Лаццаро было наброшено покрывало. Его крик замер. Ему казалось, что он чувствует на шее холодное железо… перестает жить… что приговор над ним исполнен, голова и руки его повисли, как у мертвого. А между тем меч не опускался над его головой. Покрывало, наброшенное на голову Лаццаро, по всей вероятности, было пропитано каким-то особым составом, потому что когда грека подняли с эшафота, то он казался мертвым. На этот раз кровь была точно так же не пролита, как и во время мнимой казни Мансура. По знаку председателя грека подняли и понесли, не раскрывая головы. Около развалин стояла карета. Маски внесли в нее Лаццаро и сели сами, затем карета поехала к морю.
Мост в Стамбуле в XIX веке
На набережной их ожидала большая лодка. Маски вынесли бесчувственного грека из кареты и внесли в лодку, не сказав ни слова трем гребцам, находившимся в ней. Лодка не походила внешне на обыкновенный каик Константинополя, а, по всей вероятности, принадлежала какому-нибудь судну, стоявшему на якоре в гавани. Гребцы прямо начали грести к одному из таких кораблей, подъехав к которому Маски внесли грека на палубу, оттуда перенесли его в совершенно темную каюту, затем заперли дверь и молча поднялись на палубу, а потом так же молча оставили корабль и, сев обратно в лодку, исчезли во мраке. По всей вероятности, капитан корабля принадлежал к союзу Золотых Масок или обязан был служить им и, по всей вероятности, служил уже давно, потому что между ним и Масками не было надобности ни в каких объяснениях.