В коридорах было тихо и почти безлюдно, лишь однажды навстречу попался сосредоточенный хмурый инквизитор. С Куртом он поздоровался, назвав его по фамилии; лицо угрюмого собрата по служению показалось смутно знакомым, однако его имя в памяти не всплыло, посему Курт лишь приветственно кивнул, на ходу пробормотав неразборчивое. Лишь когда следователь остался далеко позади, вспомнилось расследование три или четыре года назад; Нюрнберг… или Аугсбург?.. или Франкфурт… Сколько их было, городков и городов, в которые забрасывала судьба и начальственная воля…
У тяжелой двери за поворотом Курт остановился, глядя на двух далматинцев, лежащих у порога. Завидя его, псы поднялись с места, молча, без лая или даже рыка сделав шаг навстречу; он протянул к ним открытые ладони, затянутые в потертые кожаные перчатки, и терпеливо дождался, пока собаки обнюхают его руки и пыльную, пропитавшуюся солнцем одежду.
– Благодарствую, – произнес Курт насмешливо, когда далматинцы нехотя, будто исполняя какой-то обязательный, но давно наскучивший ритуал, вяло махнули хвостами и отступили назад, давая ему пройти.
– … и так всегда, – успел услышать он, открыв дверь, и голоса внутри смолкли.
Курт приостановился на мгновение, окинув быстрым оценивающим взглядом людей у стола. Кардинал Сфорца явно физически утомлен и морально вымотан; изборожденное глубокими морщинами лицо осунулось и со времени прошлой встречи явно похудело. Без малого восемь десятков лет – не шутки, а когда приходится держать на собственных плечах громаду Конгрегации – удивительно, как до сих пор старик еще держится, даже учитывая тот немаловажный факт, что половину забот папский нунций уже сгрузил на преемника… Преемник, к слову, тоже не в лучшем виде: взгляд мрачный, лоб нахмуренный, под глазами заметные круги, да и в целом Антонио Висконти, который младше майстера инквизитора на семь лет, выглядит сейчас как хорошо потрепанный жизнью следователь после недели оперативной работы. Да и Бруно, сидящий чуть в сторонке, одарил вошедшего взглядом тяжелым, точно скала, и таким усталым, будто за последние пару суток духовник не спал, не ел и даже не присел ни на минуту…
– И что же «всегда»? – осведомился Курт, переступив, наконец, порог и прикрыв за собой дверь.
– Всегда опаздываешь, Гессе, – недовольно отозвался Висконти и, вздохнув, кивнул: – Не стой караулом, садись, коль уж соизволил почтить нас своим присутствием.
– Я не могу опаздывать, – возразил Курт; помедлив, подтянул к себе табурет, уселся и вытянул гудящие ноги под столом. – Я не член Совета, и ваши заседания меня, вообще говоря, не касаются.