Вдруг Бенуа замечает между прутьями решетки усатую крысиную мордочку. Это та же самая крыса или уже другая? Как бы там ни было, она пока еще не решается совать нос к нему, в его «клетку».
Вот ведь хитрое животное! Уж оно-то не позволит заманить себя в ловушку…
Бенуа заставляет себя переместиться немного ближе к решетке, чтобы отпугнуть грызуна и не дать ему подойти к трупу. Поскольку у него больше нет сил кричать, он стучит кулаком по полу.
Крыса бросается наутек.
«Ну хоть кто-то меня еще боится, — уныло думает Бенуа. — Боится жалкой развалины, в которую я превратился!»
Дрожа от холода, он поправляет одеяло на том, что осталось от его некогда цветущего тела.
Однако если он чувствует холод и испытывает боль, значит, он все еще жив.
Лечебный центр Сен-Жак, 17 часов
Она направляется в палату № 14. Она могла бы найти ее с закрытыми глазами, потому что маршрут ей очень хорошо знаком.
До боли знаком.
Войдя в палату, она закрывает за собой дверь и подходит к кровати.
— Добрый вечер, моя дорогая…
Она, конечно же, не получает никакого ответа.
Она садится в кресло и с любовью смотрит на бесстрастное лицо девушки. Затем она берет руку больной в свою, целует ее и начинает тихонько разговаривать.
Она приходит к своей дочери каждый вечер.
— Знаешь, Манон, сегодня между полуднем и двумя часами дня я пробежалась ради интереса по магазинам. Там сейчас распродажа! И я купила тебе красивенькую футболку… Я уверена, что она тебе понравится! Сейчас, конечно, не сезон, но зато ты сможешь носить ее этим летом. Она тебе подойдет, вот увидишь!
Девушка, лежащая под дыхательным аппаратом, не возражает.
— В магазинах — настоящее столпотворение!..
В палату, святотатственно прерывая разговор матери с дочерью, заходит медсестра. Она пришла заменить перфузионный раствор у пациентки.
— Добрый вечер, Эмма…
— Добрый вечер, доктор Вальдек, — вежливо отвечает облаченная в белоснежный халат медсестра.
Больше она, однако, ничего не говорит. Да и что можно сказать безутешной матери, которая уже в течение нескольких месяцев приходит сюда в ожидании невозможного?
Медсестра уходит, и Нина снова касается руки дочери. Затем она наклоняется и, приблизив свое лицо к ее лицу, шепчет:
— Знаешь, моя дорогая, мне необходимо тебе кое-что рассказать…
На ее глаза наворачиваются слезы.
— Этот мерзавец уже никогда не причинит никому зла… Он скоро исчезнет… Исчезнет навсегда!
Столь грандиозная новость не находит себе пути ни в бездействующий мозг Манон, ни тем более в ее сердце, которое продолжает биться лишь благодаря какому-то жуткому на вид аппарату.