Сердце, которое когда-то билось чересчур сильно и быстро при одной только мысли о мужчине, оказавшемся безжалостным чудовищем.
Мужчине, который ею овладел — овладел во всех смыслах этого слова, — а затем швырнул ее в большую кучу своих охотничьих трофеев.
Хрупкое сердце девятнадцатилетней студентки не вынесло охватившего ее волнения, когда она узнала, что ее любовь решительно и навсегда отвергли.
Но этот мужчина больше не будет безобразничать. Он уже никогда не разобьет женское сердце и не превратит в кошмар жизнь другого человека. Он, правда, не знает, что соблазненная и отвергнутая им юная девушка, будучи не в силах побороть в себе страсть к нему, выпрыгнула прошлой весной в окно. И он об этом никогда не узнает.
— Теперь мне пора идти, — шепчет Нина дочери, волею судьбы превратившейся в поломанную куклу, и целует ее в лоб. — У меня сегодня вечером еще два пациента… Но я приду завтра. И завтра, моя дорогая, ты наконец-таки откроешь глаза… Договорились?
«Завтра ты откроешь глаза и увидишь мир, избавленный от негодяя, из-за которого ты лежишь здесь…»
Мольба матери.
Мольба убийцы.
Вальдек выходит из больницы и садится в машину.
«Этот мерзавец Лоран уже, наверное, подох», — думает она.
Впрочем, она предпочла бы, чтобы он все еще мучился в том сыром подвале. И чтобы он страдал как можно дольше — до тех пор, пока Манон не возвратится в мир живых.
«Нет, ты никогда не узнаешь, почему туда попал, и это будет для тебя самым суровым из всех наказаний… Ты понесешь это наказание за то, что украл у меня мою дочь, мою невинную малышку. За то, что ты соблазнил мою девочку, а затем выбросил ее на свалку и занялся следующей жертвой».
Нина притормаживает свой «мерседес», увидев впереди на перекрестке красный сигнал светофора.
Для нее этот сигнал — кровавое пятно посреди прозрачной соленой жидкости, скапливающейся в глазах.
«Да, ты заслужил эту ужасную участь. Заслужил, чтобы подохнуть в подземелье… Я в этом уверена, потому что знаю, кто ты такой. Я знаю, что скрывается под твоей ослепительной улыбкой, под твоим бархатным взглядом. Я знаю, какие гнусности таятся в твоем черством сердце…. Манон ушла не молча — пусть даже она и ничего не сказала. Все было записано — черным по белому. Она запечатлела на бумаге и свой безудержный восторг, и свою невыносимую боль… Она поднялась очень высоко, а затем рухнула с этой высоты в пропасть… И разбилась насмерть. Хотя и осталась живой… Все это она должна была рассказать мне, ее матери, однако бедняжка решила оставить свое счастье и свое горе при себе».