Разлегшись на одеяле, он мечтает. Мечтает о горячей ванне, об объятиях Гаэль… Но больше всего он мечтает о бифштексе и жареной картошке.
Сейчас он едва не умирает от голода.
Сколько, интересно, он сможет протянуть без еды?
Наверное, дней сорок. Если будет хотя бы пить воду и стараться поменьше двигаться.
Ну, двигаться он и так скоро уже не сможет.
Лидия придет сегодня вечером. Он это знает. Возможно, она даже будет наблюдать за ним всю ночь. Будет смотреть, как он постепенно чахнет, и разговаривать с ним о какой-нибудь ерунде. Словно бы играя с ним.
«Меня убили…»
Видно, не до конца! Потому что она, к несчастью для него, еще очень даже живая.
Что она хотела этим сказать?
Кто-то причинил ей зло, но это был явно не он, Бенуа…
Почему же тогда она ополчилась на него? Только потому, что он — полицейский?
«Огромное количество убийц разгуливает на свободе, и вы не можете их поймать…»
Наверное, убили кого-то из близких ей людей, а полиция не смогла найти убийцу. Возможно, именно Бенуа проводил это — безрезультатное — расследование… Нет, в этом случае он бы хорошо знал Лидию. Такой вариант отпадает…
Скорее всего, она просто сумасшедшая. Она увидела его, Бенуа, в комиссариате и подумала: «А вот возьму-ка и прикончу этого типа! Заставлю его сдохнуть от голода в моем подвале!»
Какой-то бред. Какой-то жуткий бред.
Раздается скрип двери, свидетельствующий о том, что пришла Лидия. Бенуа открывает глаза и в тусклом свете висящей у потолка лампочки видит спускающиеся по лестнице ноги. Сегодня вечером Лидия пришла в юбке. И в черных чулках.
Но ему уже нет до этого абсолютно никакого дела.
По ту сторону решетки вырисовывается ее силуэт. Бенуа приподнимается и садится спиной к стене.
— Добрый вечер, Бенуа. Ты, я вижу, побрился. Это хорошо! Ой, но ты… ты, по-моему, порезался!
Наблюдательная, ничего не скажешь.
— Ты принял душ?
— А что? Ты хотела бы принять его вместе со мной?
— Странно, что ты все еще от них не отучился!
— От чего не отучился?
— От своих донжуанских штучек! Неужели ты до сих пор не понял, что со мной подобные номера не проходят? Или… или это единственное средство самообороны, которое у тебя еще осталось?
— Ну так, дорогая Лидия, я сражаюсь тем оружием, которое пока имеется в моем распоряжении!.. У тебя, например, есть пистолет и ключи от этой чертовой решетки… А что есть у меня?
— Больше уже ничего.
— Именно так… Или почти ничего… Но у меня ведь еще остались мозги, которыми можно думать. И у меня есть немножко надежды и десяток сослуживцев, которые ищут своего коллегу днем и ночью. Есть жена и сын, которые любят и ждут меня… Видишь, у меня осталось еще довольно много чего… А что есть у тебя, Лидия? Тебя кто-нибудь ждет? Кто-нибудь думает о тебе?