– А раньше ты о чем думал? Раньше ты этого не мог понять, чтобы не заходить столь далеко?
– А это такая вещь, что именно накануне свадьбы и проверяется. Никак иначе и не поймешь. Истину осознаешь только в час испытаний, когда стоишь уже у последней черты…
– Глупости! Хотя… Я вот тоже испугалась, когда Костя грозился развестись со своей женой и ко мне уйти. Подумала – а как я с ним все время рядом буду?.. Каждый день, всю жизнь, до самой смерти? И меня словно холодной водой окатило. Что же делать? Мы с тобой столько дров наломали! – растерянно спросила Мария. – Как возмещать ущерб?
Она выглядела очень трогательно, по-домашнему, в этом халатике; воротник ночной рубашки сбился на сторону, волосы разлохматились, буйно рассыпались по плечам. Ни грамма косметики – лицо такое чистое, ясное, словно отмытое дождевой водой. Но вместе с тем Мария была красива – той грозной, опасной красотой, которую ничем не испортить, которую невозможно спрятать. Которая сразу ранит, прямо в сердце, и навсегда.
Федору в ней нравилось всё. Ни единого недостатка он в ней не замечал, а то, что со стороны могло считаться небольшим огрехом во внешности – все равно тоже являлось ее достоинством. Он принимал Марию целиком и полностью, от волос до кончиков пальцев.
– Я не знаю, что делать, – сказал он. – Если высшим силам угодно наказать меня, то пожалуйста. Я готов. Пусть наказывают.
– Ты ужасный человек… – прошептала она. – Ты просто… соблазнитель, вот ты кто!
– Это потому, что ты слишком соблазнительна… – он поцеловал ее. Мария не сопротивлялась совсем – она покорно подставляла ему свое лицо, свои губы. Он целовал ее, она отвечала. Он осторожно вел ее к кровати – она позволяла себя вести.
Она не играла, она ничего не изображала, она была как сама природа. И, если можно так сказать – они понимали, они чувствовали друг друга в этом любовном танце. Ни неловких моментов, ни неуклюжих поворотов, ни смущенного топтания на одном месте, ни отдавленных ног.
Федор стянул с нее халат, затем – ночную рубашку – словно конфету развернул. Или нет, не конфету – драгоценный подарок. «Она же чудо. Пусть все это, вся красота будет только моей. Никому не отдам!» Он не торопился, сознательно медлил, словно пытаясь растянуть наслаждение. И не потому, что не хотел отсрочить финал, а чтобы прочувствовать каждый момент этого действа.
Но это был не монолог, а именно диалог – поскольку Мария отзывалась на каждое прикосновение Федора, она слушала и отвечала, и тоже как будто медлила.
Кожа к коже, губы к губам. «Сплетенье рук, сплетенье ног…» – вспомнил вдруг.