— Убийство вам удалось. Вы убили открытие, Янг. Наука уже ничего не узнает о нем. Никогда. Доказательств нет.
— Лучше не знающая наука, чем знающая и способствующая преступлению. Вспомните Хиросиму, профессор.
— Вы Герострат, Янг.
— Если уж прибегать к сравнениям из древнейших текстов, то я скорее Иосиф из Аримафеи, который с согласия Пилата, подчеркиваю: с согласия Пилата, лично снял с креста тело Иисуса.
— Я не давал согласия. Я старался вам помешать.
— А я убедил вас не силой, а логикой.
— Тем, что у меня осталось второе открытие?
— Конечно.
— И его уже нет. Камни потускнели и не светятся. В темноте их уже не отличишь от кусков угля. А на всех микроскопических срезах кристаллическая решетка везде одинакова. Камни мертвы.
Я молчал. Мысль о том, что меня поняли даже вернее и лучше, чем я рассчитывал, кружила голову. Голос Вернера в трубке спросил с раздражением:
— Испугались?
— Ничуть. Может быть, это всего лишь результат ваших исследований?
— Не знаю. Теперь уже не проверишь.
— Почему? Попробую.
— Что?! — вскрикнуло в трубке, но я уже нажал на рычаг.
Услышав гудки, я набрал номер Стона. С ним долго не соединяли, дворецкий что-то твердил о том, что господин уже спит и будить не приказано, но я неумолимо настаивал: разбудите и объясните, что дело не терпит отлагательства, а говорит физик Янг. Так, мол, и передайте.
Наконец сонный голос спросил:
— Какой еще Янг?
— Тот самый. Не представляйтесь, что не помните.
— Какого дьявола вы меня беспокоите ночью?
— Сейчас узнаете. У вас еще при себе наши камни?
— Мои, а не наши.
— Ну, ваши. Теперь разницы нет. Какие-то из них вы, наверное, припрятали еще от Спинелли?
— А почему это интересует вас?
— Сейчас заинтересует и вас. Если они хранятся где-нибудь поблизости, возьмите и рассмотрите их внимательно. И при свете и в темноте.
Голос в трубке уже испуган:
— А что случилось?
— Делайте, что вам говорят. Потом объясню. Трубку не вешайте. Жду.
Стон не возвращался к телефону долго, минут пять или десять. Я жду. И наконец слышу встревоженное и недоуменное:
— Ничего не понимаю…
— Поймете. Камни потускнели?
— Совершенно. Как бутылочное стекло.
— И в темноте уже не горят?
— Ни искорки.
— Лопнули ваши миллионы, Стон.
Тяжелое дыхание в трубке и робкий, умоляющий голос:
— Может, вы объясните мне, что случилось?
Я объясняю. Говорю об исследованиях Вернера. О том, что это вообще не алмазы, и не бриллианты, и даже не камни вообще, а живые организмы, элементы своеобразной кристаллоорганики. Сравниваю их, чтобы ему легче было понять, с коралловыми полипами, создающими атоллы и целые острова. Поясняю, что алмазный кокон, где мы побывали, и есть что-то вроде такого острова, созданного классом особых кристаллических существ. О разуме я молчу: все равно не поймет да и понимать ему незачем.