Сто миллиардов лет, сто триллионов, – неважно, она всегда будет расширяться.
– Энтропия… – слабо начала Мария.
– Не проблема. Собственно, «расширяться» – неподходящее слово: вселенная ТНЦ прирастает, как кристалл, а не растягивается, словно воздушный шарик. Подумайте об этом. Расширение обычного пространства наращивает энтропию: всё становится более размазанным, неупорядоченным. Возникновение большего количества клеточных ТНЦ-автоматов просто даёт вам больше пространства для данных, больше вычислительных мощностей, больше порядка. Обычное вещество в конце концов ждёт распад, но компьютеры созданы не из вещества. В правилах клеточных автоматов нет ничего, что помешало бы им существовать вечно.
Мария уже не была уверена в том, что она себе представляла раньше. Раз вселенная Дарэма соткана из той же «пыли», что и настоящая, значит, их ждёт одна судьба? Она не особо обдумывала этот вопрос, потому что такой вывод не имел смысла. Перестановки происходят во времени, как и в пространстве; вселенная Дарэма может взять точку пространства-времени аккурат перед Большим Сжатием и поставить рядом с другой, существовавшей за десять миллионов лет до нашей эры. И даже если общее количество пригодной к использованию «пыли» ограничено, нет причин, почему её нельзя было бы использовать заново в разных комбинациях, снова и снова. Судьба ТНЦ-автомата должна иметь лишь собственный внутренний смысл, а у этой штуки нет причин когда-либо останавливаться.
– Так вы пообещали этим людям… бессмертие?
– Конечно.
– Буквальное бессмертие? Возможность пережить вселенную?
Дарэм изображал невинность, но при этом явно наслаждался её потрясением.
– Именно таков смысл слова «бессмертие». Не «умереть спустя очень долгое время». Просто «не умереть» – и точка.
Мария прислонилась спиной к стене, сложив руки на груди и пытаясь отделаться от чувства, что этот разговор столь же нереален, как и все видения, пережитые Дарэмом в Блэктаунской психиатрической клинике. «Когда Франческа пройдёт сканирование, устрою себе выходной, – подумала она. – Навещу Адена в Сеуле, если придётся. Что угодно, лишь бы подальше от этого города и этого человека». Вслух она сказала:
– Такие идеи обладают большой силой. Когда-нибудь вы нанесёте ими кому-то серьёзный вред.
Дарэм выглядел уязвлённым.
– Я только пытался быть честным – ответил он. – Знаю, сначала я вам солгал и сожалею об этом. Я не имел права так поступать. Но что мне было делать с правдой? Держать её запертой у себя в голове? Спрятать от мира? Не дать никому шанса в неё поверить или хотя бы не поверить? – Он упёрся в Марию взглядом, спокойным и разумным, как всегда – та отвела глаза. – Когда я только вышел из больницы, – продолжал Дарэм, – хотел всё опубликовать. И даже пытался… Но ни один уважаемый человек не заинтересовался, а публикация в псевдонаучных журнальчиках означала бы признание, что всё это ерунда. Что мне оставалось, кроме как искать помощи у частного капитала?