О том, в какую важную персону он превратился по воле мадам Коробейниковой, Мокров узнал только к вечеру.
Звонок телефона застал его на кухне за приготовлением зеленого чая. К ночи генерального директора всегда мучила дикая изжога. Он относил ее к нервной почве, а супруга — к избытку желчи и бледной немочи. Мокрова это, естественно, обижало. Изжога — дело серьезное, а ей — шуточки.
Как бы то ни было, изжога занимала его до утра, а стакан зеленого чая, выпитый натощак на ночь, безжалостно будил среди ночи, заставлял в кромешной тьме бежать в туалет.
Однажды он спросонья так засмотрелся на загноившийся ноготь на ноге, да так неудачно, что бухнулся на кафельный пол, расшиб лоб, а когда очнулся, долго удивленно ползал по собственным кровавым следам в поисках двери, а ему казалось, что ползет он по потолку, пропитанному как в американских фильмах ужасов чужой черной кровью.
Такие фильмы он не любил, но словно игроман, время от времени смотрел, чувствуя себя при этом, как иранский поэт Рушди, приговоренный исламистами к смерти за какие-то там «Сатанинские стихи».
Но сейчас он не смотрел фильм ужаса, напрочь забыл о несчастном Рушди, и звонок, заставший его на кухне за приготовлением зеленого чая от изжоги, не прозвучал в его душе, как первый звонок безжалостной судьбы, за которым неотвратимо следует погребальный звон.
А звонил зять Мокрова Витек, и голос его вопреки позднему времени звучал восторжено, как голос алкоголика, современника горбачевского сухого закона, выстоявшего несусветную очередь за водкой, и, наконец, возопившему при виде прилавка и продавца: две за три шестьдесят две!!!
— Макарыч! — трубка затряслась в руке Мокрова. — Отец родной! Ты живой?! Куда ты, дьявол, запропал! А мы тебя вчерась ждали-ждали в «Малахите»!!! До последней бутылки! Забыл что ли?! Оно, конечно! Теперя че ж — родня-не родня — все фигня! Ты ж теперя кто? Гусь лапчатый! Этот… как его к херу… спонсор! Можно сказать, Шейлок нашего города! Жид во Христе!! Я читал!! Не веришь? Он кусок человечины за долги брал!! Сказки, конечно!! Но мы тебя, сволочь ты эдакая, все равно любим и уважаем, как это самое… И все готовы, то есть все как один! За бабки — все че угодно! Хош полжопы, хош — полголовы! Режь не жалей! Но и нас не забудь! Осчастливь! Чтоб все, понимаешь, поровну! Па-родственному!