Был холод декабрьский, и я возле танка
На польском асфальте плясал сербиянку,
Чтоб только согреться на зимнем ветру,
Пронзительном, злом, и, увидев славянку,
Бойцу подносившую в рюмке сливянку,
Тебя вспоминал на далеком юру.
И думал с тоскою: «Теперь хорошо бы,
Как после работы и после учебы,
К тебе возвратиться домой на Каштак».
И мой экипаж согласился: еще бы!
Давно бы зазноба спасла от озноба,
И рюмку она поднесла бы не так.
И мой экипаж согласился. Конечно,
И танки не вечны, и войны не вечны,
И мы возвратимся когда-то домой,
Родных и друзей расцелуем, обнимем,
И сядем за стол, и чокнемся с ними.
Но путь наш домой
Лежит через бой.
…Со мной ничего не посмеет случиться,
Я должен любить еще, жить и учиться,
Об этом я знал и за крайней чертой,
Когда ничего уже не оставалось:
Ни сил, ни патронов, лишь только
усталость,
Когда я держался на хватке одной.
Я с детства учился
Так в жизни держаться,
Так впутаться в жизнь,
Так с нею связаться,
Так крепко ее привязать у седла,
Чтоб жизнь от меня не могла отвязаться,
Чтоб жизнь от меня не могла отказаться,
Чтоб жизнь без меня обойтись не могла.
Да, верю я в жизнь,
И не ставь мне в вину ты
Ни это пристрастье, ни эти минуты.
Мальчишкою тоже меня не зови.
Ведь молодость хочет быть абсолютной —