Сидящую, развалившись на полу с парочкой искореженных металлических осколков в ложбинке между ногой и бедром, с ножом в одной руке, бутылкой спирта, которым я так и не успела воспользоваться, в другой, и с выражением дикого триумфа на лице. Возможно, я даже немного смеялась.
И я была в чем мать родила.
И помнишь, когда я двигался в тебе, Святой дух ведь был во мне…[9]
Такое чувство, что я была под кайфом. Да, собственно, так и было из-за радости от победы над пулями кровь неслась, наполненная бессмертной силой, жизненной энергией и похотью.
Мой мозг зафиксировал Бэрронса, а тело предложило: «А не пуститься-ли нам во все тяжкие?» Мое нынешнее состояние как раз идеально для этого подходит. В последний раз, когда я съела плоть Темных, его убили спустя пару минут после этого. И я в одиночестве переживала кайф и ломку. По большей части кайф пришелся на обратное путешествие из Германии, когда я изо всех сил старалась не думать и не чувствовать.
Боже, когда же мы в последний раз трахались отчаянно, по-животному, безо всяких запретов? И как, черт возьми, я допустила, что это было так давно?
Я знала ответ на этот вопрос. Причиной было то, что я таила в себе, как прожорливую гусеницу, поедавшую изнутри прогнившее яблоко, которым была МакКайла Лейн.
А сейчас, чувствуя себя неуязвимой и воинственной, благодаря темной плоти и присутствию Бэрронса — то ли зверя, то ли человека — и не видя никаких непосредственных угроз своему существованию, я ощущала лишь одну настоятельную потребность. Я прошла через очищение и стала прежней Мак, причем во многих смыслах. Возможно, чтобы пережить все это и разобраться со своими многочисленными проблемами, побыть наркоманкой — как раз то, что мне нужно.
Я никогда не занималась сексом с Бэрронсом, накачавшись темным мясом, хотя невероятно хотела этого. После того как я распробовала его в гроте Мэллиса, меня преследовало навязчивое, неудержимое желание почувствовать это удовольствие снова. Быть при-йей было ужасно. Я была до безумия ненасытной, немногим отличалась от марионетки.
А вот кайф от темного мяса, наполняя неутолимой похотью и наделяя несокрушимым телом, при всём этом не лишает рассудка. Даже если мы будем жестко трахаться, что с того? Моя кожа заживет ещё в процессе, и я смогу позволить себе ещё больше. Мы можем заняться тем, что я так люблю, и от чего у Бэрронса совершенно сносит крышу, и притом безо всяких последствий.
Я вся дрожала от похоти, внезапно начав понимать увидимся-в-Фэйри девушек больше, чем хотелось бы.
Наши взгляды встретились, и я вздрогнула.