Сотни лет назад для мужчин моего возраста и телосложения езда верхом являлась делом обычным. О падении с лошади они вспоминали лишь тогда, когда в них выпускали стрелу или пулю. Разве я в глубине души не мечтал стать таким смельчаком? Разве мне не говорили взять контроль в свои руки? Забавно, но в ту самую минуту, когда я решил проявить характер и овладеть ситуацией, Борис понес. Понятия не имею, какая муха его укусила, – может, сжевал невкусный листик или испугался отстать от мерина Ди, – однако я воспринял случившееся как прямой ответ упрямца на мои мысли.
Когда-нибудь в будущем я, наверное, буду вспоминать, что мчались мы очень долго. Время, без сомнения, добавит и сгустит краски. Возможно, я мысленно дорисую парочку живых изгородей, через которые мы перемахнули; душераздирающее ржание; изумленного фермера, выронившего изо рта соломинку при нашем появлении; и молниеносное видение моего бездыханного тела. На самом же деле скачка продлилась секунд сорок, но Борису их хватило, чтобы взмыть на придорожную насыпь, слететь с нее и стрелой промчать мимо собратьев по конюшне.
Не уверен, где именно проходит граница между прыжком с лошади и падением с нее, но я на этой границе побывал – правда, так и не понял, с какой стороны. В грядущих воспоминаниях, думаю, все будет зависеть от моего настроения: если я захочу кого-то поразить, то скажу, что упал; если меня обуяет скромность, выберу вариант «спрыгнул». Как бы там ни было и кто бы ни стал инициатором моего разъединения с Борисом, но произошло оно очень вовремя. Я легко высвободил ноги из стремян и приземлился на бок – даже не на больную спину. Единственный минус – рухнул я не в траву, а на асфальт.
– Выглядело сказочно, – говорила потом Ди. – Такой кувырок красивый!
Хвалила она меня, скорее всего, по доброте душевной. Правда, я действительно кое-как сгруппировался, чтобы смягчить удар. Я встал и обнаружил, что почти цел. Болела нога в районе бедра. Я закатал штанину – оказалось, содран приличный кусок кожи. Однако идти я мог. Рыцарь семнадцатого века такую царапину и не заметил бы. Тем не менее вновь падать с Бориса мне не хотелось, о чем я и объявил трем всадникам.
– Он вас больше не сбросит, – заверил парнишка, явно расстроенный моим кульбитом. – Все будет хорошо.
С чего, интересно, такая уверенность? Может, Борис известен тем, что разочек сбрасывает седока для проверки, а после проникается к нему симпатией? Ох, с трудом верю.
– Решать тебе, – сказала Ди.
Обычно во время нашего обсуждения верховой езды взгляд ее был суров. Теперь она смотрела на меня мягче – понимала, что я на распутье. Я люблю гольф так же сильно, как Ди – лошадей. Попробовав себя в этом виде спорта, она решила: он не для нее. И ничего страшного не произошло. Однако с гольфом Ди никогда не попадала в ситуацию «пан или пропал», как я сейчас.