— Люди на дороге, ваше-скородие!. Много… Едут… До нас едут…
И оно пришло: в этом несчастном фольварке, к вечеру второго дня, настигли нас велосипедисты и немецкая пехота, посаженная в автомобили.
А мы, кучей, без заставы стояли во дворе маленького фольварка.
Прокричал Бондаренко и уставился воспаленными глазами в лицо штабс-ротмистра Скарского. Полторы сотни глаз следят за этим лицом. Есть еще дисциплина. Но ходит по двору штабс-ротмистр, сердито топорщатся по-английски подстриженные усы, двое суток мотается он на седле вместе с эскадроном (полчаса не дадут отдохнуть, черти!), а тут еще отвечай за эскадрон (вызвали командира в штаб полка, и он временно командует). Да и сколько ложных тревог было…
— У вас все неприятель, — бормочет он.
И неизвестно кому:
— Полчаса не дадут отдохнуть, черти!
Но снова закричал Бондаренко. На каркающего ворона похож он на крыше.
— Еще люди, ваш-скородие!.. На машинах сзади… Близко…
Быстро пошел от крылечка к штабс-ротмистру поручик Полянский, — не слышно, о чем говорят они…
— По коням! Садись!
Кубарем скатился Бондаренко с крыши. Бросились от сарая смотревшие на дорогу.
Но уже запели над головами пули, — пока защищают нас от велосипедистов постройки.
Стоит на крыльце приземистый хозяин, стиснув зубы; ходят желваки на скулах. По лицу видно, как хочется сказать ему: «Да уезжайте вы скорее».
Снова команда: спешиться, передав лошадей коноводам, — командует штабс-ротмистр. Но неуверенно звучит его голос.
Да и поздно. Близко подскочили велосипедисты, как в конном строю, — в каждой тройке бросили боковые среднему велосипеды, развернулись в цепь за дорогу по полю и с колена открыли беглый огонь по фольварку. А с тыла живой петлей старается захлестнуть фольварк пехота.
Мечется над головами дым, жалобно и зловеще сверлят воздух пули.
Не все спешились, лишь половина, и многие вновь садятся, настороженным ухом поймали нотки растерянности в голосе ротмистра. Ослабела натянутая струна дисциплины.
Петлей захлестнула нас с тыла пехота. Один выход на дорогу, а там вдоль дороги густо сеют пулями велосипедисты.
— Садись! — командует снова Скарский.
Бросились к коням, но не успели сесть спешенные.
Завизжала раненая лошадь, шилом кольнула ее в ногу пуля. Сбивая строй, бросилась она со двора к выходу.
И, как по сигналу, в промежуток между сараями, опрокидывая и давя спешенных, рванулся на дорогу эскадрон.
Заметались испуганные кони без всадников и в смертной тоске закричали опрокинутые.
Лежит, закрывая локтем голову, в середине прохода Демидов. Одно и то же слово кричит:
— Братцы, братцы, братцы…