Прапорщик снова кричит (он, оказывается, еще и крикун?):
— Фельдфебель, почему люди не стреляют?
Встал фельдфебель Негреев, плечистый старик, полный меланхолической ласковости. Два года он проторчал в запасных полках, занимаясь ротным хозяйством и подготовкой новобранцев к войне, на которой сам никогда не был. В конце концов он попался на каких-то грязных махинациях с сахаром и был отправлен на фронт. Здесь он попробовал цукать солдат и требовал от них точного исполнения всех мелочных обрядов строевого устава. Окопники быстро отучили Негреева от тыловых замашек. Когда фельдфебель соседней роты получил при загадочных обстоятельствах пулю в затылок, Негреев, как умный человек, сделал правильный вывод из этого «несчастного случая». Это был пример мгновенного и коренного перерождения человека. Негреев сделался кротким и справедливым начальником. Он приложил руку к козырьку и сказал извиняющимся голосом:
— Патронов нет, ваше благородие…
Люди с любопытством посмотрели на прапорщика. Они были почти благодарны ему за маленькое бесплатное развлечение, которое он доставлял им.
Прапорщик нахмурился и крикнул:
— Связист, соедини меня со штабом дивизии!
Связист склонился над своим деревянным ящиком и глухо забормотал.
Прапорщик опять завел свою мотню. Он шатался взад и вперед по всему окопу, спотыкаясь о ноги солдат.
Тихон спросил Соломонова:
— Почему он все ходит?
Соломонов пожал плечами:
— Нервничает человек. Из дрейфунов.
И он опять вернулся к своей любимой теме о том, как они заживут вместе после войны.
— А что я буду делать в городе? — сказал Тиша. — Мне в городе делать нечего. Я — человек деревенский.
— Ну, так знаешь что? — сказал Соломонов. — Я поселюсь в деревне.
— А что ты будешь делать в деревне?
Соломонов решительно не знал, что он будет делать в деревне.
Тиша положил руку на колено Соломонову и заглянул в его строгие голубые глаза.
— Это мы сейчас с тобой из одного котелка хлебаем, — сказал он, — а вернемся по домам, забудем друг друга, как не видали. Там мы с тобой, брат, в разных дивизиях состоим.
Помолчав немного, он добавил:
— А все же я буду вспоминать тебя, Егор.
Но Соломонов заупрямился. Он ни за что не хотел согласиться с тем, что после войны он и Тихон расстанутся.
Тиша вздохнул и поднялся. Он взял котелок и сказал, что идет за обедом.
— Нынче моя очередь, — сказал он и ушел.
Рановато еще было идти за обедом, но Тихону надоело слушать фантазии Соломонова.
«Добрый малый, — думал он, пробираясь в ходах сообщения, — за товарища отдаст жизнь, но малахольный, как все они».
Под словом